— А убивать, если что, нас будут вместе, между прочим. И что я скажу, когда меня пытать ребята Шкворня начнут? Вам проще — получил по ребрам, сломался, заплакал, сопли-слезы, то-се, вспомнил-выложил, что в голове было. И получил послабление, пулю там в лоб, или еще какой отпуск. А я? Спросят старшего лейтенанта Лютого, кто убил Серого, и что ответит старший лейтенант Лютый? Не знаю? А ему не поверят и будут старшего лейтенанта Лютого пытать. А я не люблю, когда меня пытают. Не пробовал, но не люблю. Я вообще не могу себе представить, как можно все это терпеть. Все эти героические подпольщики в застенках гестапо... Как можно терпеть, когда тебе иглы под ногти вгоняют? Как, скажите?! Я себе занозу загнал как-то — выл и на стену лез.

— Помню, — кивнул Руслан, не открывая глаз. — Весь детдом на ушах стоял, пока тебя ловили, а потом занозу вытаскивали, а потом йодом замазывали... Одно из самых сильных моих воспоминаний детства.

— Вот и я говорю — не выдержу. И что мне тогда прикажешь делать?

— А оно и к лучшему. Не знаешь — не выдашь. А если до разборки дойдет, то знаешь ты или не знаешь, а ничего поделать не сможешь.

— Понятно... — Богдан тяжело вздохнул и покосился на Капустяна, бесстрастно сидевшего за рулем. — А ты чего такой спокойный, дубина?

Капустян посмотрел на Лютого и улыбнулся своей детской улыбкой.

— Ты мне глазки не строй, ты мне скажи — какого ты такой спокойный? Ты-то здесь с какой стороны? Тебя ж послали следить и доносить. Ты с каких хренов на смерть собрался? Это у нас выбора нет, а у тебя...

— А у меня какой? — спокойно спросил Капустян.

— Как это? — даже опешил Богдан. — Все бросить, ломануться к отцу... Он же спрячет?

— Спрячет.

— Ну?

— И что дальше? Ему я как это объясню? Струсил? — Было видно, что Игорь искренне не понимает, как можно вот так просто струсить. — Как после этого жить? Мне отец...

— Веселый у тебя отец. — Богдан оглянулся на Руслана. — Вот ведь воспитал... Порол по субботам после бани?

— За дело — порол. Как же без этого?

— Исключительный случай! — восхитился Богдан. — Лучше умереть, чем пред ясны очи батьки предстать опозоренным! Так он внуков и не дождется. А что мать?

— А матери у меня нет, — ответил Капустян. — Я ее и не помню. Я до десяти лет и отца не знал, жил в деревне. А он то ли на Севере был, то ли еще где — я не спрашивал. Меня бабка воспитывала поначалу.

— У нас два часа, — напомнил Руслан. — Куда едем?

Мимо их машины прогрохотал трамвай. Автомобили, медленно ползущие по Пушкинской, сигналили друг другу и все норовили создать пробку.