Потом его представления о богах здорово изменились. Опять-таки не без помощи Хельга, который к тому моменту разочаровался вообще во всем. И во всех. Кроме себя, естественно. И еще Орнольфа. Да. Это было задолго до того, как Орнольф променял его на людей и обрек на одиночество, из которого не было выхода даже в смерть…

Самое время для таких мыслей! Но понятно, откуда они приползают – от тварей, что затаились и ждут, вслушиваясь в предсмертные вопли тех, чьи тайники уже открыты.

Холодные пальцы легко коснулись его плеча.

– Я ноготь сломал, – печально сообщил Альгирдас.

Как ни смешно, но его сломанный ноготь – это серьезно. Паучьи когти сравнимы по прочности с хорошей сталью, да еще и твердые, как алмаз. Чтобы такой сломать, нужно изрядно постараться. Глаза Хельга, однако, смеялись. Светлые, огромные глаза на бледном лице.

Что бы ни случилось когда-то давно, сейчас это уже не важно. Сейчас важны лишь твари, которых надо найти, и важно то, что твари эти опасны. И что даже Паук не справится в одиночку здесь, в лабиринте огромного судна, в этих коридорах и тупиках. Если Орнольф не прикроет его спину, не уследит, не отведет удар, который Паук пропустит, дело не ограничится сломанным ногтем.

Сломанным ногтем и не ограничилось. Ну а чего еще ждать, если обыскивать вдвоем океанский лайнер, на котором прячется не меньше полусотни монстров?

Начали снизу, с машинного отделения. Дежурный механик свалился на них с потолка, и пока Орнольф приканчивал фантома, Альгирдас спугнул еще двоих. На сей раз настоящих нечистиков. Одного убили, второму удалось сбежать, и пришлось долго разыскивать его в двигательном отсеке. Пауку среди всех этих запахов, среди стального гула и грохота было откровенно не по себе. Он напрягся, озирался по сторонам как кот в темном чулане, и теперь уже не отходил от Орнольфа больше, чем на пару шагов. А наткнувшись на убитого гремлина совсем скис. Что, правда, не помешало ему встретить выскочившего из засады духа. Тот практически наделся на выстрелившую вперед руку.

Тонкие пальцы пробили мертвую плоть, и только хлюпнуло что-то в теле духа, когда Альгирдас вырвал из него пульсирующую, прозрачную сферу. Средоточие оусэи – «сердце» нечистого.

– Еще один такой удар, – пробормотал Орнольф, – и можешь забыть о своем маникюре.

Покосившись на него, Альгирдас вздохнул и раздавил хрупкую оболочку «сердца». Он полагал глупостью вот так обходиться с добычей и, конечно, съел бы ее, когда б не Орнольф, не одобряющий паучьих привычек. Довольно многих привычек. Всегда, увы, с полным на то основанием.