— Будущего? — подстегнул меня к откровениям офицер, удобно расположившись напротив меня на принесенной для него бойцом табуретке. Тот самый немец, что привез меня в город, а затем сопровождал в не слишком удачном посещении администрации.

— Будущего, — кивнул я, чувствуя внутреннюю тоску, и будучи совершенно не расположен к откровениям. Мои рассказы лично мне не приносили ничего, кроме неприятностей, и даже рассчитывать на то, что я кого-то смогу удивить своими историями, я уже перестал.

— Будущего, где Советский Союз победил и жил долго и счастливо. Пока не распался в 91-м году, — не было никакой охоты говорить хоть о чем-то. Болела голова, и к тому, как меня воспримут, как будут трактовать мои показания, я был совершенно равнодушен.

— Это не будущее, — поняв, что больше я ничего не скажу, уверенно ответил офицер. — Такого будущего быть не может. Советы проиграли войну, и этого государства уже нет. Откуда ты? Почему знаешь язык?

Солдат, взятый, судя по всему, в качестве охраны, выступил вперед с явным намерением добиться от меня правдивых ответов. Я взглянул на него с откровенным равнодушием. Не рисуясь — мне действительно было уже плевать.

— Вы мне просто пробьете сейчас чердак, вот и все. Мне, конечно, ровно, но вы многого не узнаете из того, что будет вам полезно.

Нет, ну, конечно, я не был совсем уж отмороженным. И смерти боялся, и побоев, но, знаете, наверное, уже вплотную подошел к той черте, после которой два варианта — да или нет. Или валите меня в самом деле, или оставьте в покое, потому что говорить я все равно не буду.

На несколько секунд в камере воцарилось молчание, разбавляемое разве что звуком надсадного, видимо, простуженного дыхания охранника. Я, прикрыв глаза и сложив руки на груди, откинулся спиной на холодный камень стены, аккуратно приложился к ней затылком. В конце концов, рано или поздно мы все умрем. И дело даже не в том, что бьют, и не в том, что унижают, дело в том, что любые мои попытки хоть что-то сделать, как-то устроиться в этом мире натыкаются на стену непонимания. Я будто бьюсь о кирпич, нанося себе новые и новые травмы, но стена от этого тоньше не становится.

Судя по всему, мы с Боном выбрали неправильную модель поведения. Что-то не срабатывает, если мы никак не можем приспособиться к этой жизни. Мне нужна была передышка. Хотя бы небольшая, которая позволила бы пораскинуть мозгами и придумать что-то новое взамен неэффективного старого способа.

Услышав движение, я лениво открыл глаза, наблюдая, как офицер поднимается с табуретки, а охранник подхватывает ее, забирая. Вы можете не верить, но мне действительно было все равно. Я был готов и к очередному избиению, и к тому, что они вот так тихо свернутся. Просто устал уже просчитывать варианты, какие-то модели поведения, составлять прогнозы, которые в любом случае не сбываются. У меня ничего не получалось предугадать… наверное, Бон был прав в своих полупанических размышлениях. Мы здесь чужие. Чужие, и точка.