Некоторое время офицер молчал. Задумчиво так молчал, явно переваривая услышанное.
— Неплохо. Признаться, я удивлен. — Тем временем голос утверждал обратное. Все та же манера с ленцой и пренебрежением выражать свои мысли.
— Ты, наверное, считаешь все высказанное неверным? И в корне с этим не согласен?
Я промолчал. Однако губы помимо моей воли скривились в усмешке. Да, я считал все сказанное неверным. Мало того, я знал, что прав. И за этим знанием стояла не дутая самоуверенность, а кровавая победа сорок пятого.
— Понятно, — совершенно верно трактовал мое молчание офицер. — Если все не так и фюрер ошибался, то как случилось, что Вермахт победил? Почему славяне оказались побежденными, а не германцы? Почему вы в стране, которая не так давно была вашей, слуги и рабы?
Хороший вопрос. Думаешь, фриц, я его себе не задавал?
Он ждал ответа. С тщательно скрываемым в уголках презрительных губ триумфом. В его прищуренных глазах таилась неотразимая четкость и аргументированность фактов. И за его спиной монолитно и несокрушимо возвышалось настоящее.
Черт возьми, а может действительно это я несу бред? Давайте допустим это. Может быть, я рожден рабом, и только мое сошедшее с ума эго отказывается это принять? Придумал себе какую-то иную реальность, другую личность и пытаюсь спастись от происходящего.
Ведь это вполне закономерный вариант. Недовольство собственным положением, сдвиг по фазе, альтернативная личность, мир, где я могу быть другим. Спрятаться «в домик».
— Ты грамотен и умеешь хорошо мыслить. Надеюсь, обладаешь теми знаниями, которые декларировал, по поводу руды. Могу сказать, что это удивительно для русского. Ты выделяешься из того стада животных, которое представляют собой твои соплеменники. И эти неоспоримые достоинства могут сослужить тебе хорошую службу, — офицер замолчал, видимо, давая мне время проникнуться.
А я просто смотрел на него и думал, что если он прав, выходит, все мои воспоминания — плод больного воображения. Мама, папа, клуб, друзья. Все, что мне дорого, придумал я сам, в одиночку. Человек-сделавший-себя-сам в полном смысле этого выражения.
— Ты понимаешь меня? — видимо, мое молчание насторожило немца.
— Понимаю, — расплылся я неожиданно в улыбке. Даже для себя неожиданно.
Офицер вопросительно посмотрел на меня. Конвоир, напрягшись, подобрался, ожидая от меня провокаций. Я успокаивающе поднял руки, демонстрируя обоим открытые ладони — традиционный и всем понятный жест дружелюбия. И тут же пояснил свое поведение:
— Я грамотен, потому что родился в другой стране. Той, о которой вы понятия не имеете. И умен, потому что получил весьма неплохое образование. К которому вы даже близко не подошли в любом из своих университетов.