Взгляд раздрайника стремительно переместился к дыре в потолке караулки, из которой свисал конец верёвки, привязанной к билу подвешенного под остроконечной крышей сторожевого колокола. За всю свою жизнь ни старшему, ни младшему не доводилось слышать его звона, да и их деды и прадеды, пожалуй, тоже не слышали. От сознания важности того, что ему надлежит совершить, Вась надулся как индюк, строевым шагом прошагал на выверенную диспозицию, снова – по несчастной скатерти, затоптав всё окончательно, и остановился под дырой в потолке.

До Ивася тоже дошло, что он собирается делать.

– Гы? – всё ещё обиженно спросил он, бросая на Вася умоляющий взгляд.

– А ты мал ещё, забодай тебя комар, – строго ответил Вась, совершенно не желая уступать ему первенство. Но всё же смилостивился – братан всё-таки. – Ладно, за мной будешь…

Раздрайник протянул руки к заветной верёвке и… и не достал.

– Вот так завсегда, вот так всю мою жизню, забодай меня комар! – раздосадованно выругался Вась. – Нет, ну на самом интересном месте!

После чего, сосредоточенно насупившись, не придумал ничего лучшего, как подпрыгнуть и повиснуть на верёвке, вцепившись в неё обеими руками. Дёрнулся – раз, другой, третий. И обессилел. А тяжёлое било даже с места не сдвинулось.

– Э-э… ты, энто, братец, помоги, что ли… – смущённо попросил подвешенный к потолку Вась, по-прежнему не желая сдавать свои позиции, но чувствуя, что силёнок для выполнения задания не хватает.

Ивась радостно гыкнул, отставил алебарду в угол, поплевал на ладони (рукава ему засучивать не пришлось, и так были лишь по локоть) и шагнул к Васю. Затем, бережно обхватив братца громадными ладонями, чтобы ненароком не расплющить, он, даже не замечая своих усилий, начал легко раскачивать из стороны в сторону обоих – и Вася, и било колокола. Словно люльку с дитём качал.

Как уже упоминалось ранее, братьям в первый раз в жизни выпало оповещать народ о небывалой беде. И уж поверьте, они постарались вовсю. Не прошло и минуты, как заполошный звон был услышан, и его подхватил другой сторожевой колокол – уже в самой Светлой Горилке.

Дело было сделано, но пока только на четверть.

Услышав ответный колокольный звон, Ивась, под чутким руководством старшего, одной рукой подхватив его за шкирку, а другой сграбастав, словно тросточки, сразу обе алебарды, стоявшие в углу, выскочил из караулки и огромными шагами понёсся к Раздраю, грохоча пудовыми сапогами на весь белый… вернее, уже сумеречный свет. Некоторое время вышибленная его могучим телом дверь караулки прижималась к нему под напором встречного ветра, словно возлюбленная, мешая обзору, пока Ивась, догадавшись, чем заменить занятые руки, досадливым движением бровей не отбросил её прочь.