«Но если атрофировались все чувства, – рассуждал Лайт, – должно было образоваться состояние апатии, полного безразличия, бесстрастия думающей машины. А это не так. Я не только помню все, что узнал за свою жизнь. Я вспоминаю Рэти и Бобби иначе, чем Кокера и Боулза. Что это – разница в мыслях или в чувствах? Я не только думаю о них по-разному. У меня к ним разное отношение. Значит, сохранилась способность испытывать отношение привязанности к одним и неприязни к другим. Это очень важно. Я не забыл, кем были для меня и Рэти и Бобби. Или это только потому, что слишком свежа память о них? Ты ведь прямой отпрыск человека примитивного. Слишком крепка связь между вами. Ты знаешь, что стал лишь черновым наброском чева – человека будущего, очень далекого будущего.

И еще одно странное ощущение, похожее на жалость. Это к Рэти и Бобу. Ведь они по-прежнему уязвимы, зависимы от несчетных случайностей, живут под постоянной угрозой болезней, страданий, смерти… Я свободен от всех этих жестоких нелепостей примитивного бытия. У меня осталось главное – цель. Та же цель, которая была у меня до перевоплощения. Ничто – ни голод, ни страх, ни любовь – не в силах теперь отвлечь меня от моей цели, отклонить мою мысль, ввести в соблазн заблуждений…»

Двери камеры синтеза раздвинулись, и Лайт узнал внутреннюю галерею, которая вела в жилые помещения. Он вспомнил, что сейчас за каждым его движением следит Бобби, терзаемый страшными сомнениями, и широко улыбнулся. Он знал, что такая улыбка необходима Милзу. Он еще приветственно взмахнул рукой и зашагал по галерее.

Милз выбежал навстречу и остановился в нескольких шагах. На его лице отражались радость, смятение, тревожное ожидание, даже испуг. Лайт читал в его душе, как в раскрытой книге. Он знал, что нужно крепко обнять друга, рассмеяться, и тогда Бобби успокоится. Лайт так и сделал. Приникший к нему Милз не удержал слез. Они сидели так же, как в день решающего разговора. Милз был переполнен вопросами, но боялся их задавать.

– Только, пожалуйста, Бобби, не смотри на меня так.

– Что ты, Гарри! Как я на тебя смотрю?

– Как на великомученика или выходца с другого света.

– Я очень растерялся, Гарри. Я ведь боялся, что ты… не узнаешь меня.

– Если бы это случилось, тебе следовало бы выполнить мое последнее распоряжение и уничтожить появившееся чудовище.

– Как ты себя чувствуешь, Гарри?

– Точно так, как мы предполагали.

– Ни тепла, ни холода, ни голода, ни жажды…

– Ни боли, ни волнений, ни тревоги, ни колебаний, – продолжил Лайт. – К чему перечислять? Все записано в программе. Для меня твой вопрос звучит иначе: «Кем ты себя сознаешь?» Отвечу: хорошим парнем, способным на великие дела. Если бы ты знал, насколько легче идти на великие дела, когда не боишься ни боли, ни смерти, ни чужого гнева, ни своей любви.