– Эй, это Генка из «Солнечной Скалы», – сказал тот, что сидел на подоконнике, и соскочил на пол. Улыбнулся. – Он нам помогал зонд запускать.
– Эй, это Генка из «Солнечной Скалы», – сказал тот, что сидел на подоконнике, и соскочил на пол. Улыбнулся. – Он нам помогал зонд запускать.
Генка вспомнил этого мальчишку, но как зовут его – не знал… да и неважно это было. Старшим тут явно был парень за столом – и Генка, не пытаясь освободиться от все еще придерживавших его часовых, начал, глядя прямо ему в глаза:
Генка вспомнил этого мальчишку, но как зовут его – не знал… да и неважно это было. Старшим тут явно был парень за столом – и Генка, не пытаясь освободиться от все еще придерживавших его часовых, начал, глядя прямо ему в глаза:
– В общем, я пришел сказать… сказать, что Санька не виноват. Ну, не так уж виноват, – поправился Генка.
– В общем, я пришел сказать… сказать, что Санька не виноват. Ну, не так уж виноват, – поправился Генка.
Мальчишки в комнате быстро переглянулись. Старший – только теперь Генка увидел на его рукаве нашивку вожатого – спросил:
Мальчишки в комнате быстро переглянулись. Старший – только теперь Генка увидел на его рукаве нашивку вожатого – спросил:
– Слушай, как ты сюда попал-то?
– Слушай, как ты сюда попал-то?
– По ветряку, – признался Генка.
– По ветряку, – признался Генка.
* * *
Генка сидел у громадного – такого громадного и прозрачного, что не было заметно ни краев, ни стекла – окна бешено несущегося по идеально ровной дороге автобуса, внимательно глядя в это самое окно. За ним до призрачно синеющих на горизонте гор тянулась степь, покрытая пышной темно-зеленой травой. Там и сям на ней виднелись табуны разномастных лошадей – и пасущие их босые мальчишки что-то кричали и махали руками. Слов не было слышно, но на сердце у Генки становилось тепло. Ему вообще сейчас было очень хорошо – он утонул в удобнейшем кожаном кресле, над самым колесом, то есть выше всех остальных, упираясь ногами – кеды ерзали рядом, на полу – в какую-то удобно изогнутую трубу. Автобус шел очень ровно, слышался только мягкий монотонный шум – не столько двигателя, сколько обтекавшего машину воздуха, и Генке казалось, что он летит на небольшой высоте. Это было интересней, чем на вертолете, и Генка даже почти позабыл о том, что скоро уезжает…
Генка сидел у громадного – такого громадного и прозрачного, что не было заметно ни краев, ни стекла – окна бешено несущегося по идеально ровной дороге автобуса, внимательно глядя в это самое окно. За ним до призрачно синеющих на горизонте гор тянулась степь, покрытая пышной темно-зеленой травой. Там и сям на ней виднелись табуны разномастных лошадей – и пасущие их босые мальчишки что-то кричали и махали руками. Слов не было слышно, но на сердце у Генки становилось тепло. Ему вообще сейчас было очень хорошо – он утонул в удобнейшем кожаном кресле, над самым колесом, то есть выше всех остальных, упираясь ногами – кеды ерзали рядом, на полу – в какую-то удобно изогнутую трубу. Автобус шел очень ровно, слышался только мягкий монотонный шум – не столько двигателя, сколько обтекавшего машину воздуха, и Генке казалось, что он летит на небольшой высоте. Это было интересней, чем на вертолете, и Генка даже почти позабыл о том, что скоро уезжает…