Завернув с лестничной площадки в коридор, я едва не столкнулся с Мирой. Она шла быстрым шагом, едва не бежала. Пылающие глаза, чуть дрожащие губы – гримаса едва сдерживаемой истерики.

– Скажи ему! – выпалила она.

– Что сказать?

– Скажи, чтобы отказался! Чтобы не шёл! – Мира ударила меня в плечо, по-женски так, сильно и не больно, – он же первым хочет быть, его уничтожат!

– Ты прекрасно знаешь, что он там нужен. И что он не передумает.

– Ну, скажи! Тебя он послушает! Или вам всем наплевать на…кроме… Ну, он ведь…

Она часто дышала и хлопала своими зелёными глазами, силясь не сказать того, кроме чего ей сказать было явно нечего. Я всё знал. Я знал, что она любила Томми все эти годы так верно и преданно, как женщина только способна любить мужчину. И что он, в свою очередь, любил едва ли не всех свободных женщин, попадавшихся под руку, но не её. Я никогда не расспрашивал Томми об этом, хотя и знал, что наверняка получу искренний ответ. Хватало понимания того, что именно происходит, и совершенно не хотелось знать, как и почему. Это их история, и с моей она никак не пересекается. Пробовал, узнал.

– Скажу, обязательно скажу, – вру я в ответ, для убедительности изобразив на лице секундную борьбу чувств.

Мира замерла, пару раз моргнув, и вдруг улыбнулась. Это была самая чистая, самая искренняя на свете улыбка благодарности, которую я так цинично украл. Коротко подалась вперёд, чмокнула меня в щёку, прошептав: «Спасибо», и убежала на лестницу. А ведь я этой щекой к ней и поворачиваться стеснялся в своё время. Несколько лет назад. Целая вечность для солдата на службе Новой Эпохи.

– Томми, я пойду с тобой.

Он удивлённо вскинул брови, и в этой гримасе не было искренности ни на грош.

– Вот как… Ты хорошо подумал?

Где-то я уже слышал эту фразу, совсем недавно.

– Да, я всё решил, – отвечаю и чувствую, что губы начинают расползаться в ухмылке, – как в былые времена.

– Я думал оставить на тебя Солис. У тебя есть жена, дети скоро будут. Ну зачем тебе лезть в это пекло?

Хочу сказать о том, что с каждым днём чувствую себя всё старее. Что штабные будни не идут ни в какое сравнение с упоением настоящего боя. Что я никогда не чувствовал себя настолько живым, как рядом с ним, под огнём. Что он не имеет морального права отказывать мне там, где я его поддержал, пускай даже молчанием. Но – нельзя. Тогда сразу откажет. Сентиментальным старикам нет места в строю.

Уже чувствую, что происходит между нами на уровне невидимых чувств. Нужные слова сами выпрыгивают из глубин памяти прямо на язык. Подхожу вплотную, и с самой серьезной миной говорю ему: