- Нет, не понимаю, - честно признался толстяк. - И меня как-то напрягает взаимное выканье.

   - Как хочешь, - Октавиан покладисто кивнул. - Ну так скажи мне, Сэм, как тебе понравилось мое небольшое заданьице?

   - Было весело, - Сэм хмыкнул. - Поездил по разным местам, повстречал кучу нового народа...

   - Познакомился с экзотическими культурами, - подхватил Вендиго. - Как тебе понравилось общение с арабским контингентом в Ливии? Как по мне, так сирийцы все же будут погрубее.

   - Ливийцы мне не сильно понравились. Слишком любят бегать и пучить глаза.

   - Не скромничай. Вы с генералом Аль-Йетимом устроили отличную заварушку. И продолжили с Асланом хорошо. Выдали качественного такого ультра-насилия.

   - Угу, с этим проблем не было. Куда я не сунусь - везде начинается такое ультра-насилие, что можно открывать мясокомбинат.

   - Вот именно, - Октавиан подбросил апельсин в руке. - Разве же не весело?

   - Э, - Ватанабэ картинно задумался. - Как-то не слишком весело, когда в тебя стреляют и при этом попадают. Во мне сейчас больше дырок, чем в мелкой терке.

   - Так в этом-то и заключается веселье!

   Вендиго неожиданно развернулся, не вставая, и водрузил ноги на один из подлокотников. Откинувшись спиной на второй подлокотник, он бесцеремонно растянулся на кресле и уподобился чему-то вроде большого кота или, скорее, беспечного подростка. Наставив на Сэма указательный палец, Октавиан заговорил:

   - Нет ничего прекраснее для современного человека, чем насилие. Ведь есть два пути, по которым может пойти метущийся в пустоте нынешней культуры разум. Лишь одна развилка встречает нас на пути, проложенном через глупость, обман и огромную реку вонючей густой субстанции, называемой нынче информацией. Один путь ведет к созиданию. Можно пытаться сделать хоть что-то лучше в окружающем тебя вакууме. Можно помогать бедным, можно учить неграмотных, можно лечить больных. При этом не жалеть себя, становиться тоньше телесно, но мощнее душой. Можно даже погибнуть ради людей, которым хочешь помочь. За это тебя будут звать святым. Но рано или поздно, если ты не полный идиот, до тебя дойдет, что ты борешься с вершками. И можно вырвать хоть сотню таких корешков, спасти хоть миллион людей - вот только корешки останутся на своем месте и погубят миллиарды. Говоря меньшими цифрами, если ты спасешь одного, вакуум засосет и погубит троих. Ты можешь воспитать одного здорового ребенка, но весь двор убийц, наркоманов, гомосексуалистов и воров поглотит его, каким бы хорошим ни было воспитание. И когда ты поймешь эту простую истину, тебя назовут, в лучшем случае, коммунистом. А скорее - сумасшедшим, ведь, по-твоему, выйдет, что сама жизнь неверна, сами основы несут в себе фатальную ошибку. Ты можешь говорить сколько угодно правды и нести сколько угодно разума в сердца людей, но тупые шутки по телевизору, порнография в Интернете и сам всемогущий Бог заглушат твой неуверенный голосок фанфарами и громкими речами. И вот, поняв, насколько тщетен твой труд, что ты сделаешь? Правильно, примешься за корешки. Но как? Те, кто велит играть фанфары, вовсе не собираются давать тебе в руки рычаги давления на самих себя. Весь мировой опыт говорит о том, что мирно и ко взаимному удовольствия не разрешался еще ни один конфликт интересов. Так что же ты делаешь? К чему прибегаешь, если положение становится невыносимым? Если в твоей печени свинцовый осадок, почку забрали за долги, если мед отдает железом, а вода дерьмом, твоя дочь торгует своей плотью на углу, а ты работаешь двадцать четыре часа в сутки за еду, и красивый умный человек в дорогом костюме утверждает, что все прекрасно, ибо иначе не может быть? Что ты сделаешь?