Втроем додавили. Толстопуз еще пару раз взревел напоследок, слезы со щеки смахнул, прошелся до лестницы на этаж и нормальным уже тоном велел тамошнему лакею комнату мою показать. Пожелал напоследок чего-то от местных богов — я так и не понял, проклятье это было или наоборот — и умчался.

Лакей зато никуда мчаться не стал. Да он, по-моему, и не сумел бы, даже если бы до такой мысли додумался. Прямой, словно на штык уселся, ливрея сверкает, аж глазам больно, и вообще не ходит он по земле, как простые смертные, а вышагивает. А уж важности в нем… на четверых баронов хватит и еще на виконта останется.

Повел он нас по коридору. Идем, двери рассматриваем. А они, что занятно, чем дальше от лестницы, тем меньше и уже. В первые «фердинанд» мог проехать, не особо напрягаясь, а вот дальше… а мы все идем и идем.

Сейчас, думаю, запихнут в каморку для швабр и буду там на полочке калачиком сворачиваться.

— Далеко еще?

Ливрейный на меня даже не покосился. Прошествовал еще шагов десять, наклонился и распахнул… ну, называется это, наверное, дверцей, только у сундука с казной, что я давеча тягал, крышка не намного меньше.

— Прошу вас, — выгибается, — взглянуть на отведенные вам покои.

Зашел я внутрь, огляделся… однако действительно покои. Тридцатьчетверке разве что тесновато будет — мало пространства для маневра. А взвод запросто разместится. Причем половина — на кровати. Кровать эта три на три метра, да еще с этим… ну, палатка сверху… балдахином.

Интересно, думаю, а что ж тогда за теми, первыми, дверями? Степи украинские?

— Ну, что ж, — говорю. — Комнатушка неплохая. Вот только роспись на стенках больно унылая. Обоями, что ли, ее обклеить?

Тип в ливрее аж задохнулся.

— Но, милорд, — сипит. — Это же фрески работы самого Эльехо!

— А что, — спрашиваю, — отставать будут? Подошел к кровати, рукой провел — здорово! На такой кровати я последний раз спал… да никогда в жизни я на такой кровати не спал! А вообще на нормальной постели с нормальный бельем — в госпитале.

— Ух ты. А как этот матерьял называется?

— Это, — почтительно так отвечает ливрейный, — белый аксамит. Ткань, чрезвычайно ценимая особами королевской крови за ее способность сочетаться с бриллиантами.

— Ага, — говорю. — На маскхалат, значит, тоже сгодится.

Тут тип и вовсе лицом стал на этот самый аксамит похож. Ладно.

* * *

Зачем комбриг мне эту экскурсию устроил — я, честно говоря, так и не понял. Может, потому, что я теперь сам какое-никакое, но командование, а командование обязано представлять возможности местного отечественного производства. Хотя… Во-первых, представил-то я по большей части невозможности этого самого производства, а во-вторых, мне ж за линию фронта идти! На кой же, спрашивается, ежкин кот, мне мозги секретной научно-технической информацией забивать?!