Вероятно, ее действительно следовало оставить в покое.

Тем более, что суматоха, вызванная внезапной разборкой, уже завершилась, Мальвина перестала визжать, напряженная, готовая вырвать клинок рука сарацина ослабла, а Ценципер, который, по–видимому, сохранил хладнокровие, одним мощным движением водворил Дуремара вместе со стулом на место и, небрежно подцепив из банки пупырчатый огурец, как бы между прочим лениво поинтересовался:

— Ну что, чучело, теперь все понял?..

— Понял, понял, — сказал Дуремар, стряхивая с себя остатки салата. — Что ж тут не понять, тут уже давно все понятно…

— И что ты понял?

— А то, что пока всех вас к ногтю не возьмем, нормальной жизни не будет…

Интонации у него были зловещие.

Директор поспешно сказал:

— Друзья мои! Дорогие мои друзья!.. В этот исторический час, когда мужество каждого гражданина подвергнуто тяжелому испытанию, когда жители нашего города вместе со своими… гостями… объединяются в едином порыве, чтобы противостоять разрушению, которое грозит неисчислимыми бедствиями, когда светлые стороны созидания и добра, наконец–то, приносят нам первые обнадеживающие результаты, когда мрак отступает и когда приближается время гуманизма и справедливости, все мы как единая большая семья безусловно обязаны стать выше личных амбиций. Забудем ссоры и разногласия, забудем мелочные обиды и вздорные оскорбления. Им не должно быть места в нашем прекрасном времени. Будем достойны эпохи. Ибо нам еще предстоят вдохновляющие свершения!.. — Директор поднял бокал. — Я пью этот тост за наш Конкордат, за Великое Соглашение, которое открывает дорогу в будущее. Пусть же Соглашение это останется нерушимым!..

Он выпил.

— Ура!.. — вдруг хрипло сказала откашлявшаяся к этому времени девушка.

И Мальвина, обняв одной рукой сарацина, тоже, как полоумная, закричала:

— Ура–а–а!..

И даже Марочник к своему удивлению закричал.

Он видел сонные каменные мосты, повисшие над зеркальными водами, вычурные громады дворцов, жутким мраком своим поднимающихся из лунности улиц, вереницы граненых сквозных фонарей, у которых чугунные лапы поддерживали стеклянную дрему под колпаками. Видел тесные переулки и колодцы дворов, которые замерли в ожидании. Это было, как озарение. Город вдруг предстал перед ним, точно игрушечный. Сказочная большая луна в окружении облаков висела над трубами, слюдяной омертвелостью поблескивали рассыпанные в беспорядке, слепые оконца, тополя, будто веники, выставили над каналами свои голые ветки, отвисали трамвайные провода, и разлеталось над угрюмым булыжником негромкое цоканье — словно крошечные подковки стучали по камню. Это бродил в одиночестве Мышиный король. Плащ у него свисал почти до земли, а огромная шляпа с пером прикрывала усатую серую мордочку. Вероятно, король не хотел, чтоб его узнали.