В общем, дыхание я перевел — когда убедился, что он уже не вернется.

А потом сразу же, подгоняемый смутным, но очень нехорошим предчувствием, очутился у двери сарая, скрепленной по нижнему краю широкими досками, и чуть согнутым ржавым гвоздем открыв амбарный замок, для которого ключа вовсе не требовалось, с замирающим сердцем проник в тихую, пахнущую старым деревом, спокойную темноту.

Трудно сказать, что именно я намеревался здесь обнаружить, но уж наш собственный дровяной сарай я знал, как свои пять пальцев. Света там было достаточно — и от распахнутой двери, бросившей яркий прямоугольник на сыроватую землю, и от плоских, дымящихся по краям, солнечных белых лучей, и поэтому я сразу заметил, что расщепленный на торце, объемистый сучковатый чурбан, вязкий корень которого я пытался расколоть еще до Нового года, против обыкновения находится не в углу, куда я его в раздражении бросил, а немного отступя придавливая собой левый угол поленницы. Это я, конечно же, сразу заметил. А когда, сильно напрягшись, поскольку сучковатые выступы изрядно заклинило, отвалил его в сторону, чуть было не разорвав при этом край рукава, то в щелистом проеме, оставленном неплотно уложенными поленьями, обнаружил увесистый сверточек из грязных масляных тряпок и затем, отогнув края ветоши, которая разворачивалась как бы сама собой, осторожно вынул из нее пистолет — мерзким рылом своим напоминающий морду бульдога.

Кажется, это был «лазарь», если я что–нибудь понимаю в оружии.

Руки у меня задрожали.

Потому что глядя в оцепенении на вороненый, тускло поблескивающий, красивый, гладкий металл, ощущая горячей ладонью его смертельную тяжесть и одновременно как будто заново слыша все те вопросы, которые только что задавались мне Карлом, я вдруг с абсолютной ясностью понял, что несчастного Гансика убил именно онкель Франц и что я теперь просто не представляю, как мне быть — с этим страшным, гнетущим и омертвляющим душу знанием.

Я, наверное, наделал бы каких–нибудь катастрофических глупостей, свойственных в таком положении растерянному человеку: рассказал бы кому–нибудь об увиденном или, хуже того, как дурак, отнес бы найденный пистолет в ближайшее Охранное отделение, можно себе представить, что бы потом из этого получилось, но как раз в ту минуту, когда я уже готов был увязнуть в неимоверных ошибках, чувствуя себя и умным и идиотом одновременно, где–то неподалеку от стен сарая раздался тихий призывный свист, и по характерной, прерывистой его интонации я вдруг понял, что это свистит Елена.

И тогда решение пришло сразу же.