Танцевать он совсем не умел, но старинная, с переборами клавесина, прекрасная музыка выразительностью своей, будто добрый учитель, подсказывала фигуры движений, получалось как будто само собой, думать здесь ни о чем было не нужно, и он просто следовал музыкальным изгибам, то поднявшись на цыпочки и пропуская перед собой медленно кружащуюся Мальвину, то, напротив, присев и разводя кисти рук в церемонном поклоне, а то и вовсе, словно паяц, подпрыгивая, и затем с глупой ужимкой делая три шага назад.

Со стороны это, наверное, выглядело довольно забавно, но поскольку по всему огромному залу целая сотня, а, может быть, и больше танцующих пар точно также подпрыгивала и низко кланялась, то, наверное, он среди этих фигур нисколько не выделялся.

Можно было поэтому не волноваться — полностью отдаваясь музыке.

Клаус, в общем–то, так и делал.

Его беспокоило только то обстоятельство, что он нигде не видит Елены. Она должна была находиться здесь, он какимто внутренним неустройством чувствовал ее тревожащее присутствие, но сколько ни вглядывался в разноцветную кружащуюся толпу, не мог выделить внешности, казалось бы, знакомой ему до мельчайших подробностей.

Где–то она тут совсем затерялась.

Его это действительно беспокоило.

И еще его беспокоило то, что среди церемонно передвигающегося менуэта вдруг то слева, то справа, будто прорывающиеся из–под земли языки пожара, неожиданно вспыхивали красные матерчатые колпаки. Было их, вероятно, не слишком много, но они почему–то все время оказывались в поле зрения, и поэтому, натыкаясь взглядом на вызывающую неуместность багровых тканей, Клаус ощущал некоторую стесненность в груди, некоторый тревожащий холодок, некоторую неуверенность, свидетельствующую об опасности.

Он не знал, в чем именно заключается эта опасность, но он ее ясно чувствовал, и к концу менуэта даже начал непроизвольно оглядываться, сбиваясь с ритма.

Он, наверное, постарался бы отойти куда–нибудь в сторону, но Мальвина счастливо и одобрительно улыбалась, удерживая его, ямочки на ее пухлых щеках подчеркивали безмятежность, а когда музыка плеском своим отнесла их к дверям, за которыми начиналась длиннейшая парадная анфилада, идущая к главному выходу, и когда пары танцующих заслонили их от Мэра и от принца Фелиды, как две куклы, беседующих у сиреневого кристалла, то она, вдруг прижавшись настолько тесно, что Клауса бросило в краску, прошептала, по–видимому, ни на кого не обращая внимания:

— У меня здесь есть нечто вроде квартиры. Если хочешь, то мы можем незаметно исчезнуть. Карты теперь открыты, ближайшее будущее определилось, я надеюсь, что принц не забудет о том, кто помог ему обойтись без сражения…