— Не задерживайся сегодня. Я испеку пирог, попьем вместе чаю…

— Хорошо, мама, — ответил я.

— Поздравляю с окончанием школы, дай я тебя поцелую…

— Спасибо, мама…

Она прикоснулась губами к моей щеке.

Я, кажется, дернулся.

Но Ивонна уже отстранилась и, как мне показалось, очень задумчиво помахала мне на прощанье рукой:

— Так я тебя жду!…

После чего отошла к гардеробу, где клубились, прилипая друг к другу, гудящие очереди.

Я мгновенно потерял ее в этой сутолоке.

Впрочем, меня тут же толкнули и упругая, точно репка, коренастая, толстощекая Мымра, раскрасневшаяся от возбуждения и от сознания миссии, которая на нее возложена, недовольно сказала, передергивая широкими, как у штангиста, плечами:

— Меня — за тобой послали. Все уже в сборе, что ты тут прирастаешь?..

Голова у нее была в мутном колоколе волос.

— Иду–иду! — весело сказал я.

— Ну так — пошевеливайся!..

— Уже бегу!..

И вдруг неожиданно для самого себя, то ли от сумасшедшего счастья, рожденного праздником, то ли от любви, которая охватывала меня все сильнее, дал по этому колоколу звонкий бесшабашный щелбан:

— А что, Мымрочка, хочешь, я тебя поцелую?..

А затем, не обращая внимания на возмущение отпрянувшей Мымры, которая что–то забормотала, с диким радостным ржанием помчался на задний двор, где среди скамеек, перевернутых так давно, что чугунные скрепы их были наполовину скрыты землей, живописно, как охотники на привале, расположилась команда Косташа, и дон Педро, как мухомор, выделяющийся среди других своим жутким ростом, гоготал и размахивал над головой черной бутылкой без этикетки:

— Давай сюда!..