Я заметил вдруг чистое синее небо, в котором таяли облака, рыжину горячего солнца, подрумяненные черепа на ограде. Словно вымытая, зеленела листва на обрубках деревьев, а за лопающимися от весеннего сока их теплыми живыми стволами, будто птичий оркестр, звенели голоса малышни: синие и красные куртки мелькали в некотором отдалении.

И земля, пропитанная вчерашним дождем, поднимала из своей черноты дрожащую влагу.

Как я любил все это!

А по другой стороне двора, там, где были складированы длинные горбатые доски, покрытые толью, с угловатостью цапель, осваивающих новое, незнакомое место, осторожно прошествовала плотная группа девчонок и расположилась на выступе, который образовывал нечто вроде скамейки.

Вероятно, они тоже решили отпраздновать сегодняшнее событие.

Я мгновенно заметил среди них Елену.

Сердце у меня как бы перевернулось.

— Сучки, — сказал дон Педро с глупой усмешкой. — Приползли, понимаешь. Трахаться хочут…

А молчавший до этого времени скучный веснушчатый Радикулит, деревянные волосы у которого казались на солнце лимонно–желтыми, оживился, как будто проснувшись, и захлопал голубыми глазами:

— Давайте позовем их сюда!..

— Зачем? — спросил Косташ.

— Ну — то, се… Поприхватываем… Все–таки веселее будет…

— А так — скучно?

— А так, что мы — сосем из бутылки…

— Гы!.. — подтвердил дон Педро, вытягиваясь, чтобы махать руками.

Однако, Косташ пресек эти его намерения.

— Не сегодня, — суровым командным голосом объявил он.

— А почему не сегодня?

— А потому что сегодня у нас назначено — в «Веселый утопленник»…

Он обвел всех твердым немигающим взглядом.