— Ну так и есть! Опять творог слопал!.. Ну, урод прибабахнутый, ну что мне с тобой делать?..

Она захлопнула дверцу.

Тогда Франц, наконец, опустил пистолет и засунул его прямо за пояс потертых джинсов. А потом посмотрел на консервы и глаза его оживленно блеснули.

— Ладно, подумаешь там, творог! — беспечно сказал он. Я тебе этого творога накуплю, знаешь, целую ванну. Можешь им натираться или скормить собакам: подожди еще пару дней, все наладится!..

— Что наладится–то? — с тоской спросила Ивонна.

— А то, что через месяц у нас — День прощения. Вот казнят очередного смутьяна, тогда заживем, как люди… Понятно?..

Говоря это, он одновременно совершал множество мелких движений: вытащил из буфета консервный нож со сколотой рукояткой, вскрыл две банки, из которых десятками мутных глаз посмотрели на свет печальные рыбьи тушки, с грохотом извлек вилку из ящика, а сам ящик задвинул обратно — так, что чокнулась и зазвенела стоящая в буфете посуда, оторвал от батона здоровую, почти в половину горбушку, дохнувшую хлебом, заурчал, наклонился, оскалился — и, запихав вилкой в рот чуть ли не все содержимое одной из банок, мерно двигая челюстями и поматывая головой от усилий, неразборчиво объяснил — сглатывая после каждого предложения:

— Тебе тут звонили… Раза четыре, наверное… Я, конечно, не подходил, чтобы не засветиться… Но вполне могли интересоваться и мной… Я тут жду со дня на день некоторых известий… Так что, ты не отлучайся пока — возьмешь трубочку…

Соус капнул ему на рубашку и он вытер его указательным пальцем. А сам палец затем обсосал и опять–таки вытер, но только уже о джинсы.

Лоб его морщился, как будто помогая жеванию.

Ивонна спросила:

— А казармы на Малой Жестянщиков — это твоя работа?

Спрашивать, конечно, не следовало, но Франц — махнул вилкой:

— Ерунда!.. Достали термитную бомбу, надо было как–то использовать, чтоб не протухла… Глупости это все… Чепухой мы больше заниматься не будем…

— А чем будете?

— Ну… зачем тебе это знать?.. Чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь…

Он засмеялся.

И вдруг, остановившись на половине движения, посмотрел сквозь нее — так, как будто увидел нечто поражающее воображение.

Черные зрачки у него резко сузились.

— Есть одно дело… Сделаем его, и тогда уже можно будет подумать… Только бы не сорвалось из–за какого–нибудь пустяка… А вообще — занимайся своими проблемами, не забивай себе голову…