Вот если бы я сам получил возможность подправить внешность усилием воли — что тогда? Пошёл бы я на это или нет? А, была не была!
«Наарис…»
«Аниэр?»
«Почему ты используешь новые способности только для всякой эффектной ерунды?»
«Ты это к чему?»
«Я хочу сказать, почему ты не стала подправлять свою внешность? Ты ведь ею… не очень-то довольна».
Несколько тинов девушка смотрела на него пристально и странно. Затем сообщила:
«Вот теперь я вижу, что ты воистину потерял память».
«Ты это к чему?»
«Забудь».
«Нет уж, я хочу понять!»
«Тогда откройся. Я передам тебе свежий фрагмент своих ощущений — тех, что сопутствовали обрастанию шипами».
Аниэр послушно убрал большую часть ментальной защиты.
Обещанный фрагмент оказался коротким — на десяток тин-циклов, не больше. Но ещё столько же времени после его получения реципиент сидел, до белизны сжав на краю столешницы руки и борясь с неименуемым: не головокружением, не тошнотой, не страхом, а чем-то сходным со всеми этими неприятными явлениями. И вместе с тем таким далёким от их простой обыденности, что для описания этого неименуемого у него не нашлось бы слов. Внутри СОН, в глубине нейрофуги, схожие ощущения казались почти естественными. Для артефакта они и были естественными, и его влияние сглаживало их, притирало к картине реальности пилота, меняющейся по заданной схеме. А вот трансформировать собственное тело вне СОН оказалось…
Эх, если бы просто болезненно! Или страшно. Или, к примеру, противно.
Если бы!
«Теперь я воистину понимаю смысл слова
«Я бы тоже хотела забыть, — согласилась Наарис. — Но и в этом, как во многом ином, у меня нет выбора. И… знаешь, со временем к этому… привыкаешь. Ну, почти. Так что я, может, когда-нибудь всё же подправлю себе лицо. И… не только лицо».
«Или, наоборот, оставишь их как есть? Станешь цепляться за остатки…»