«Старшого надо было скинуть, — думает матушка, — аборт тогда дешево стоил. А Филипа послать к матери, нужен он был, шпана портовая! без него хахалей хватало — и каких!»

«Что стало, Франсина, с твоей красотой? — вздыхает матушка, охорашиваясь перед зеркалом. — Дура я была, что в шестнадцать родила, а теперь тридцать два… да нет, еще хороша, еще возьму свое с мужиков, пока платят».

Теперь, когда муж стал на якорь в Бразилии, у нее все в порядке — есть сутенер, Бартель из «Копыта», самец! Франсина-Фрэн стискивает бедра, предчувствуя нахрапистый натиск Бартеля, всегда с привкусом насилия — о Ба-а-арт!.. — а как будет орать Филип, отощавший в заморских странствиях, если вообще вернется: «Г-гадина, с-сука!», а она ему: «Уймись! ты чего хотел, а? чаще в море ходи!»

«Фрэн, дай талер», — лезет в комнату Аник, следивший в щелку, как мать одевается. Может, сейчас она помягче…

«Иди воруй», — отшивает его Франсина.

«И пойду».

«Ну и иди!»

Белье, сохнущее на чердаках, открытые прилавки на толкучке, сумочки дам-ротозеек — все годится Анику и его друзьям. Главное — не попадись!

Андресу уже пятнадцать, он — башка! Заходит, когда ребятня лупится в карты. Есть работенка — продавать сигареты; с куревом туго — война. Талер с десяти из выручки — себе, остальное Андресу.

Ну это так, мелочевка. Бывают дела пожирней.

«Фрэн, пристрой в буфет», — просит Аник.

«Тридцать процентов», — ответствует прибарахлившаяся Франсина. Она нынче в выигрыше — вышибалу из «Маяка» загребли в концлагерь, Бартель занял его место и протащил туда свою Фрэн, теперь у нее водятся деньги. «Маяк» — престижное заведение, куда ходят офицеры наци, а в задний флигелек — и унтера.

«Скости маленько, — ноет Аник, и мать ласково щелкает его по носу».

«Ну, так и быть — двадцать пять. Обманешь — Бартелю свистну».

«Бартель, — зло бурчит Аник, — он же Бордель, он же Картель и Баррель… Имечко прям для розыскной листовки…»

«Заткнись!»

В буфете «Маяка» — не жизнь, а благодать. Обильные объедки, чаевые. Скажут — выпивку в номер, несешь, подаешь — кто тебе монетку, кто бумажку, а то слямзишь добротный германский презерватив и тут же внизу продашь. Притон что надо! шепчутся про кокаин, про морфий, подмигивают — «Эй, малый, отнеси пакетик туда-то и тому-то…» кто заподозрит мальца?

Аник — тонкий, гибкий, глазки лучистые, в опушке длинных густых ресниц, личико гладкое, с золотистым пушком; мальчонка-девчонка, переодеть — не отличишь.

Вот бы его погладить, приласкать…

«Ты еще мальчик? — с материнской лаской в зовущих глазах удивляется итальянка Реджина, осторожно касаясь его щеки. — Такой взрослый… у тебя уже усы растут. Ты мужчина…»