После, дома, пахнущий дефицитным йодом, с рукой в гипсе, он вопит, колотится в стену, бьется, словно хочет вырваться из ненужного, осточертевшего, покрытого ссадинами тела, птицей вылететь из окна — и в небо, в небо, туда, где Эрика, — звезда золотая, желанная, нежная.

«Успокойся, успокойся, — гладит его Фрэн. — Ну не плачь».

Не думал Аник, что Эрика значит для него так много, а остальные — все! — так мало.

«Все мерзки, гнусны, паскудны, все — дерьмо. Ее нет — ничего нет».

Есть какие-то хари, рыла свиные, опухшие с похмелья рожи, с жирной гнилью в глазах, с желанием случиться второпях. Где это? да в «Маяке», где он работает в буфете.

Но снова светит солнце.

Сколько пролетело времени — он не заметил.

Жизнь легка, как ветер. Деньги, выпивка, танцульки, чужие квартиры, барахлишко, друзья-приятели. Уже второй раз подкатывает толстый морячок, подводник, охотник за конвоями союзников. Мальчонка-девчонка ломается, жмется, учится кокетству гомиков — дело выгодное — деньги, пайковые продукты; можно вытянуть из морячка и что-то на продажу, на обмен, опять же — иметь знакомых из наци полезно, это крыша, защита, поэтому «Маяк» бросать не стоит. Здесь и Реджина, не устающая дивиться, как быстро мальчик повзрослел, — доступная, приятная Реджина. Только теперь он ей платит.

Играют в карты. Поздно вечером, в старом пакгаузе. Настоящая мужская игра.

«Ты мухлюешь».

«Что-о? заткни хайло, ты, шлюхин выродок! сиди и не воняй, понял?»

«Шлюхин выродок» — это Аник, это ему так сказано. Он привстает; стерпишь раз — и тобой будут подтираться всегда.

«Что ты полез, как дерьмо из толчка? ся-адь!»

Тот, с кем он играет, — выше, плечи шире, морда хамская.

«Сядь, кому сказал!»

Аник жалко улыбается — извини, мол, я погорячился. Садится, ссутулясь, но вдруг, будто что-то заслышав, тревожно смотрит в сторону двери; все повторяют его взгляд, а он, выбросив руку над картами, втыкает нож партнеру в грудь, по самый упор — неумело, но смело. Как раз между ребер; нож не запнулся, не скользнул наискосок, а острием вошел в желудочек сердца.

«Ты-ы… — тянет здоровяк, расширяя глаза, — сволочь…»

«Мало, — думает Аник, — надо еще?»

Тот упирается в ящик, что вместо стола, вроде бы хочет встать, но глаза его заливает сон, его ведет в сторону, он валится, падает…

Упал.