«Ух ты!., правда? а как у нас очутился?»

И тут Клейн первый раз ему рассказывает КАК.

Аник долго соображает, недоверчиво покачивая головой.

«Брешешь. Я тебя дохлым не видел».

«Я не в саду под деревцем валяюсь между циклами. И перерывы у меня короткие».

«Да-а-а… Попал я. А скажи что-нибудь на русском».

Клейн произносит длинную, ритмично составленную фразу, вроде бы стихи.

«И что это значит?»

«На изогнутом берегу моря стоит зеленый дуб. На том дубу висит золотая цепь. Круглые сутки по цепи ходит дрессированный кот. Когда он идет слева направо, он поет песни, а когда справа налево — рассказывает легенды. Там, возле дуба, много необычного — там скитается… м-м-м… лесной гном, а на ветке сидит ундина…»

«Ундины живут в воде, — поправляет Аник, — это тебе не птицы!»

Памятуя о ладони Герца, Аник весь остаток цикла не бегал к сухопутным ундинам.

«Учи как следует! у тебя экзамен скоро».

«В камере смертников такого не было, чтоб за два дня до расстрела алгебру зубрить! Измываетесь, да?!.»

В начале очередного цикла Анику объявляют второе — и главное — условие его существования, правда, в общих чертах, не вдаваясь в детали.

Ликованию его нет предела.

«Так вот оно что! „Аник, забудь старую жизнь, начни новую — вот тебе пистолет!“ …А я-то думал, вправду человеком стану!.. Он, значит, убивать брезгует, придется мне! не привыкать, мол! Мне бы сразу догадаться, что нечистое тут дело!.. Ага, выходит, как отстреляюсь — в холодильнике забудете?»

«Очень надо в тебя такие деньги вбухивать, чтоб в холодильнике забыть. Сам подумай…»

«Не пойму я — что за бзик у шефа, чтобы киллер был с дипломом? И куда он меня прочит? в инженеры? или — ха-ха! — может, в юристы?»

«В ботаники», — вполголоса молвит Клейн, предвидя бурную реакцию. Он не ошибается.

Истошные крики разносятся по дому: «Я-a?! салат выращивать?!.»