Царственное солнце взошло высоко, и город, осиянный им, блестел и ликовал.

В тишине оставленной Марсель комнаты пролегла новая тень. За ней еще и еще одна. Тени перемещались. Сухой стук подошв. Рука в серой перчатке подняла с подушки розовую пантеру. Задержавшись у зеркала, кто-то, вышедший из тишины, привычно одернул синий китель и поправил фуражку.

Марсель удалялась летящей походкой, озираясь с восторгом. Это Троицын день! ох и вздрогнет Дьенн сегодня! разве что на масленичный карнавал бывает так шумно и весело, но на Троицу празднество роскошней тем, что город становится морем цветов и музыки. Шествие с цветами простирается по главным улицам; если хочешь быть в центре событий — спеши присоединиться.

Она шла вдоль нарядных витрин, которых раньше здесь не замечала.

Быстро и пристально осмотрев все помещения наверху, трое, одетые в синее, спустились на первый этаж.

— Кухня, кладовая и гардеробная. Ты — кабинет и спальня.

— Ее здесь нет.

— Не упустить бы.

«Проезд бесплатный», — увидела Марсель наклейку на трамвае и обрадовалась, потому что денег не было ни цента. Трамвай — без номера маршрута — обвешан разноцветными гирляндами воздушных шариков, колышущихся на ветру. Марсель вошла в него, зная, что приедет куда надо.

Людей в трамвае много, все по-летнему легко и празднично одеты, но ехать просторно — никто не задевал Марсель, и прикрой глаза — подумаешь, что ты одна в салоне, полном бесплотных голосов. Голоса сочные, приподнятые, точно цветы под любящим солнцем…

Трое вышли из дома 25 по Сколембик; их ждала темная машина с белой полосой.

— Уехала.

— Да-а, угадай теперь — куда и где сойдет.

Сели, недружно хлопнув дверцами; тот, кто устроился за рулем, ворчал:

— Народу пропасть, не разгонишься.

— Давай переулками к Кенн-страдэ; начнем оттуда. И присматривайся к птицам.

За окнами плыли парки — их буйная, пышная зелень не мешала видеть далеко вглубь; там, под сенью крон, рябили калейдоскопом сотни и сотни людей, то неторопливо гуляющих, то собравшихся вместе у летней эстрады, и громкая музыка издали врывалась в открытый верх окон трамвая — одна мелодия удалялась, другая надвигалась; трамвай шел, как корабль по каналу, заросшему поющими лотосами, под вспышки фейерверка и раскаты оркестра.

Плыли мимо дома и учреждения, все украшенные зелеными ветвями, будто кирпич и бетон проросли и зазеленели ради Троицына дня.

Плыли венки по воде — Шеер и Рубер, соединяясь у Мыса, подхватывали кольца, сплетенные из гвоздик и садовых ромашек, унося вдаль — к древним соборам Ольденбурга и каналам Маэна, в светлое, безмятежное море.