Вот и первые ветки начали хлестать по лицу. Среди леса передвигаться было сложнее, чем по берегу. К тому же, опасней. "Что я им скажу? -- Джона мучил только этот вопрос. -- Может, я попаду к каким-нибудь диким племенам каннибалов? Алекс меня так и не дождется!". Смешно это или грустно, но Джон, проигрывая в мозгу эту ситуацию, испугался не столько за себя, сколько за Антонова. Он на своей шкуре испытал, как мучительно это ожидание, томление пыткой одиночества и полной неизвестности.

   Огонек разгорался, а шум когда-то существовавшей реки все более проваливался в бездну. Каждый шаг казался подвигом, а каждая мысль вершила собой долгие часы философских раздумий.

   Нет, это не деревня. Тем более не крупный город. Свет был одиночным и не очень ярким. Может, здесь проживает местный егерь? Когда Джон уже мог ясно различить пламя костра, он немного успокоился. А в его голове внезапно возникла совершенно идиотская мысль: "а могут ли обезьяны разводить огонь?".

   К чему мозг такое сказал? Сначала бы подумал, а потом бы уже мыслил...

   Чем ближе Джон подходил к загадочному костру, тем больше боролся с собственным волнением. Сказать откровеннее -- со страхом. Он впервые пожалел, что не одолжил у Антонова пистолет. Деревья стали более контрастными и налились слабой цветовой гаммой, будто созрели. Их голые, лишенные листьев, ветки были воткнуты в полумрак, создавая древесную паутину в обозреваемом пространстве.

   Джон вышел на какую-то поляну и замер...

   Потом упал на колени.

   Потом завыл так, что разбудил мирно почивающего в палатке Вайклера. Тот выполз оттуда и с сонной физиономией добил его своим дурацким вопросом.

   -- Ну, чего? Нашли разумную жизнь?

   -- А шел бы ты на хрен!! -- Джон с клокочущей яростью вырвал траву у себя под ногами и подбросил ее вверх. Потом встал на четвереньки и еще долго мотал головой, охая и вздыхая.

   Приступ отчаяния схлынул так же быстро, как быстро проходили приступы редкой радости. Когда все трое собрались на родной поляне, они долго укоряли друг друга, не в состоянии разобрать, кто больше виноват в произошедшем. Огромное количество труда было по сути напрасным. Сооружая свой канат, они потеряли во тьме всякую ориентацию, и канат, описав по лесу огромный крюк, вывел их к той же самой реке, возле которой они находились, и до которой они и так могли добраться в течение десяти минут. Больше всех досталось Антонову, так как ему пришла в голову вся эта идея. Он стойко отнекивался, утверждая, что ошибочна не стратегия, а тактика. К тому же, более лучшего способа исследования местности, кроме как плетение этого злосчастного каната, никто пока не придумал.