— Моя госпожа, — он может быть опасен, — закрывая ворота, услужливо предупредил Кнут, в бесцветных глазах его сверкало лютое пламя.

— Я сама — опасна, — боярыня мягко улыбнулась Мише. — Ты ведь помнишь, неправда ли?

О, эти глаза! Синие, как море, как высокое летнее небо, как сверкающая молния, как смертный огонь василиска. Они притягивали, эти глаза, властно, всепоглощающе, ощутимо, словно два омута…

Со скрипом захлопнулись тяжелые двери, и теперь быстро наполняющийся теплом жаровни амбар освещали лишь угли да медный светильник, укрепленный на дальней стене.

Рядом с жаровней, у стены, стояла широкая лавка, накрытая мягкой медвежьей шкурой.

— Садись… — светски — словно ничего такого здесь и не происходило — пригласила боярыня. — Я буду спрашивать, а ты — отвечать — хорошо? Что ты так смотришь на эту девку? Хочешь ее? Так можешь взять. Прямо здесь — я отвернусь и, клянусь всеми святыми, вовсе не буду подглядывать!

Она явно забавлялась, опасная, словно змея. Играла словами. Потом вдруг снова стала серьезной, подсела к Михаилу ближе:

— Я давно хотела спросить тебя — кто ты?

Миша непроизвольно вздрогнул:

— Неужто не знаешь? Рядович я. Онциферовичей человек, боярич Борис о том ведает.

— Боярич Борис еще слишком юн и знает не все. Что молчишь о тысяцком?

Тьфу ты… И это знает! Черт…

— Да, ему я тоже служу.

— Сразу двум господам?

— Так уж вышло. Слуга двух господ — разве плохо?

— А ты мне нравишься! — боярышня неожиданно рассмеялась. — Нет, в самом деле. Слуга двух господ… и слуга самого себя! Что ж, ты быстро нашел нас…

— Выполняя поручение своего господина.

— Ага… — глаза боярышни вновь сверкнули огнем. — Только ты сейчас не все говоришь… ведь ты — человек оттуда!

— Откуда — оттуда? — Михаил сделал вид, что не понял.

— Мне позвать Кнута? — Ирина Мирошкинична кивнула на несчастную Марьюшку.