Иногда по пути встречались небольшие песчаные заносы. Тогда я останавливал дрезину, брал привязанную к платформе совковую лопату и, поплевав на руки, кряхтя и проклиная весь «силициум» во Вселенной, шел откапывать рельсы. А Ирина выходила вслед за мной и рассказывала мне бородатые анекдоты или просто разговаривала на абстрактные темы. Она опять как-то неуловимо изменилась, стала проявлять больше эмоций, не стеснялась говорить веселую чепуху, шутила. Правда, ее шутки я не всегда понимал сразу – она могла смеяться чему-то, понятному только ей одной. Я же беззлобно подшучивал над «глубоким и сложным смыслом» ее юмора, на что она так же беззлобно обижалась и угрожала мне, что замолчит навсегда, если я не начну понимать ее тонких шуток.

Я был даже рад тому, что нас выперли из поселка, – мне почему-то было безумно хорошо с ней вдвоем в этой треклятой, как я ее называл, пустыне. Первый раз мы были вдвоем, и только вдвоем, никто не стрелял, никто не докучал, никого не надо было спасать или следить за подозрительным поведением.

Я в шутку иногда называл ее «барышней», на что она немедленно обзывала меня брутальным мужланом и спрашивала, сколько я ношу пар носков с собой на смену.

Этот вопрос повергал меня в ступор, и я отвечал, что достаточно просто их часто стирать, а не носить с собой по Марсу складной бельевой шкаф.

Видно, все эти тягостные и мрачные события настолько истощили нашу психику, что пришли в действие некие защитные механизмы мозга, которые вводили нас в состояние беспричинного веселья: мы просто устали бояться, мучиться и плакать. А может, это просто здешние пески обладали сложным химическим составом, который так действовал на людей.

Иногда мы останавливались, чтобы побыть одним в полной тишине ночной пустыни, без дребезжания мотора, и я заваривал в портативном нагревателе эрзац-кофе, а в НЗ-наборах, доставшихся нам с вертолета, обнаружился редчайший на Марсе продукт – шоколад для летчиков! Не знаю, что в него добавляли, но, после того как мы съели по плитке, совершенно молча, без каких-либо комментариев, мы начали целоваться, как бешеные. Эти поцелуи длились минут по пятнадцать – двадцать.

Один-единственный раз я заметил на верхушке плоского холма стаю церберов, но стоило только включить мотор и зажечь фары, как их сдуло словно сильным ветром.

Можно было смело сказать, что я был счастлив, и еще сильнее я ощущал счастье, когда думал о том, что воспоминания об этом останутся на всю жизнь и тоже будут делать меня очень счастливым! А ведь это происходит со мной, прямо сейчас и здесь! В этой треклятой, как я ее называл, пустыне!