Хмурый тоже не сидел без дела. Он отрядил своих людей обыскивать вагоны, вместе с вещами и пассажирами. Он велел охране при сопротивлении применять сначала уговоры, а потом силу. По его словам, отказ в досмотре означал стопроцентную виновность.

Я позавидовал его методам, смекнув, что несколько штук виновных будут найдены в ближайшее время.

Ира заказала у бармена две чашки эрзац-кофе. А я отчетливо понял, что вляпался не то чтобы совсем, а по самые усы и ноздри: не «крот», так Вэндерс, не Вэндерс, так танки, – а Большой Брат все следит за тобой.

На меня вдруг опять навалилась безысходность – я почувствовал, что будто кто-то сзади подставляет мне «рожки» и напевает: «Дом горит, дурак не видит, дом горит, дурак не видит…»

Я чувствовал, что меня опять обводят вокруг пальца, много, много людей… И… обведут… Что я знаю? Как всегда… Почти ничего… И что самое безнадежное – если тот человек, которого я пытаюсь изобличить, работает на этот пресловутый «Пантеон», мои акции стремительно падают: ведь, по слухам, туда набирают лучших из лучших. Этот человек должен быть отличным бойцом и диверсантом, прекрасным лицедеем и мастером спецэффектов, да плюс ко всему обладать некими сверхспособностями. Одним словом – «элита». А я? А я просто Странный, и ничего больше.

Будто прочитав мои мысли, Ирина ласково погладила меня по щеке.

– Не переживай, – тихо сказала она, – ты найдешь этого «крота», Пастух Глюков… Мы найдем… мы вместе, помни…

Она размешала пластиковой ложкой мой кофе и подвинула стакан ближе.

Я внимательно посмотрел ей в глаза, а она улыбнулась кончиками губ, и эта тень улыбки наполнила меня спокойной радостью сильнее, чем тысяча поцелуев.

Я молча кивнул, улыбнувшись в ответ, и отпил из стакана горячую жидкость.

Наступил день – и многие из энтузиастов частного сыска и просто любопытствующие все же стали расходиться по койкам. На окна вагонов опускали металлические солнцезащитные жалюзи. Продолжалась спокойная размеренная жизнь, подчиненная такому же размеренному стуку колес и покачиванию вагонов. Казалось, ничего не произошло и никакого Дарби не было вовсе, а начальник поезда просто сбежал, вспомнив, что не выключил дома утюг. Во всем плохом всегда есть что-то неестественное, чужеродное…

Тут я услышал за спиной явно нарочитый кашель и хлюпанье. Я резко обернулся – это был один из охранников вагона-буфета. Рыжий, с большим красным носом, который словно извозился в пигменте волос. Этим носом он и хлюпал в паузе между стуком колес поезда.

– Тама, эта… – сказал он, делая волнообразный жест рукой, – мы урку того в хозблоке заперли… вот…