Здесь же все эти правила оказались нарушены разом, так как Уортингтон столкнулся с тем, противостоять чему было не в силах человеческих. Поэтому теперь он стоял и ждал, пока заказчики завершат свои дела, после чего позволят ему, наконец, выстрелить. Стоял, не протестовал и не задавал вопросов, хотя то, что творилось в соседней комнате, по ужасу и гнусности оставляло далеко позади все, с чем снайперу ЦРУ приходилось сталкиваться в его богатой на приключения жизни. А не противился он происходящему потому, что уже не принадлежал самому себе: тело его контролировалось низшим кромешником. Он позволит Эдварду взять управление в свои руки лишь ненадолго, когда придет время стрелять. А придет оно лишь когда оружие его будет готово по-настоящему, то есть так, как это требовалось заказчикам.

Последних было трое — двое мужчин и женщина. Остальные одиннадцать человек, связанные и с кляпами во рту, являлись пленниками. Причем, пленниками обреченными — не приходилось сомневаться, что всех их ждет страшная и мучительная смерть. И занималась этим, как ни странно, женщина. Мужчины же просто наблюдали со стороны, предоставив ей полную свободу действий. А у Эдварда, который сейчас лишь бессильно смотрел из глубины своего тела на происходящую жуть, внутренности сводило от того, что творила с несчастными пленниками эта огненноволосая бестия. Любой другой на его месте от подобного зрелища быстро потерял бы рассудок. Впрочем, в ЦРУ со слабыми нервами людей не брали. И тем не менее, никакие прошлые испытания не смогли бы подготовить Эдварда к такому. Все вокруг казалось ему порождением горячечного бреда, ибо в реальности ничего подобного происходить просто не могло: захват его тела какой-то чуждой сущностью, незримое воздействие на людей, которое разогнало с верхнего этажа Крайслер-билдинг всех, кроме этих несчастных одиннадцати, лишившихся сознания и потому попавших в плен к жуткой троице его заказчиков и, в довершение всего, то, что сейчас творила рыжая — почти не прикасаясь к бедолагам и лишь иногда совершая легкие движения руками, она, очевидно, причиняла им совершенно жуткие мучения, от которых они корчились в агонии, на телах их появлялись, словно сами собой, гематомы, ожоги, рваные раны, а отчаянные вопли несчастных превращались посредством кляпов в глухие стоны. Главное, было абсолютно непонятно, какую цель преследовали его заказчики, применяя эти бесчеловечные пытки (впрочем, Эдвард уже почти уверился, что людьми они являлись только внешне): ведь они не задавали пленникам никаких вопросов, не пытались ничего выведать. Зачем тогда? Из любви к искусству?! Это был подлинный кошмар наяву, и Уортингтон дорого бы дал, чтобы потерять сознание и ничего больше не видеть. Вот только, на свою беду, тут он был совершенно не властен.