И вдруг его не стало. Неожиданно, как удар в спину. И поверить в это было невозможно. Огромная чёрная яма возникла в душе. Пустота, которую просто необходимо было заполнить хоть чем-то. И она заполнилась ненавистью. Но дать выход этой ненависти он не мог. Даже если бы знал — КТО. Всё равно не стал бы убивать, как бы ни хотелось. Другая задача стояла теперь пред ним, и отвлекаться от её решения он просто не имел права.

Но господа-соратники этого знать не могли. Он едва ли не физически ощущал их страх. Они смотрели на него с таким видом, будто ждали, что он и впрямь выхватит оружие из кобуры и начнёт расстреливать их прямо в зале Церемоний. Разве невиновные стали бы так бояться?… Сейчас он не может себе позволить, но придёт время, и он разыщет виновного, и свершится месть. А пока — пусть боятся!

— Кто?!

И тогда к нему подошёл цергард Азра. Встал почти вплотную, загораживая широкой спиной от метнувшихся за ним объективов, обнял за плечи, чуть встряхнул. Заговорил и голос его звучал как-то странно, будто со стороны — оказывается, ненависть и горе могут оглушить…

— … ты должен понять, — начало фразы осталось неуслышанным — НИКТО НЕ ВИНОВАТ в том, что случилось. Никто, слышишь! Проверяли уже — и ведомство Дронага, и мои люди лично, и люди Ворогу. Ну, хочешь, сам проверь! Давай отсрочим погребение, приведи своих экспертов…

Массивное до неприличия тело горой лежало на особом постаменте, укрытое по пояс траурным покрывалом. От него шёл острый химический запах. Лицо покойника было синюшным и неприятно-надменным, с оттопыренной нижней губой. Совсем чужое лицо. Чужие люди толпились вокруг, тянулись бесконечной вереницей, и зал гудел от их неумолчного плача. Наверное, горе из было неподдельным, и слёзы — искренними. Так уж повелось со времён тысячелетней Империи, что простые люди привыкли воспринимать кончину правителей, в коих едва ли не богов видели, как глубочайшее личное несчастье. Пожалуй, это был особый род массового психоза, неслучайно сопровождался он множеством болезненных проявлений: люди впадали в истерику, отказывались от еды, мучились страхами перед будущим, давили друг друга во время прощальных церемоний, случалось, и руки не себя накладывали. Но стоило упокоиться телу — в тверди, в топи ли — и недавние страдания и страхи забывались почти мгновенно. Назавтра уже и не вспоминал никто имени покойного, народ с припадочным весельем отмечал восшествие нового правителя…

Цергард Эйнер вдруг почувствовал, как его покидают силы. Покачнулся слегка, машинально опёрся о плечо Азры. Тот не отстранился, наоборот, поддержал, с тревогой заглянул в лицо.