— Эй, парень, ты чего? Нехорошо стало? — перегнувшись через пустое кресло, тихо спросил дядька Хрит. — Лица на тебе нет!
Вот чёрт, заметно, значит!
— Ухо стреляет, со вечера! — он не соврал, ухо болело, но намного меньше того органа, что принято называть «душой».
— А-а! — посочувствовал дядька. — Спиртом бы залить. А ещё вернее — внутрь. Отзаседаемся — я тебе принесу.
Рассевшийся напротив соратник Репр смерил их презрительным взглядом и выразительно хмыкнул. Верховный цергард Хрит хищно осклабился в ответ, и тот отвернулся, стушевавшись. Боялись они дядьку Хрита, ох, боялись. И это хорошо.
… Сразу после официального открытия, слово взял глава ведомства Внутренней безопасности. Обычно унылый и томный, на этот раз он сиял как новенький патрон, и даже вислый нос его, вроде бы, чуть приподнялся от плохо скрываемой радости. Даже голос скрипел меньше обычного, и в левом глазу появился дурной блеск. Это вылезла из-под ставшей слишком тесной маски полицейского Кузара лихая натура уголовника Урпета-Штыря. Братцу Репру — он единственный знал его в этом обличье — даже жутковато стало, показалось на миг, будто само время повернуло вспять.
— Господа соратники! — не просто сказал —
«Господа» переглянулись непонимающе — прежде за Кузаром не водилась манера говорить загадками. А тот, довольный эффектом, продолжал. И чем дольше он говорил, тем легче становилось на сердце цергарда Эйнера. Не потому, что его собственное положение сильно менялось в лучшую сторону. А потому, что он уже видел в своём воображении, как растекается у ног Кузара огромная вонючая лужа, и он сам себя в эту лужу сажает, прямо задом. Каким же приятным было это зрелище! Право, оно стоило крушения всех недавних планов! К тому же, в голове уже нарождались планы новые, авантюрные и опасные, но куда в наше время без этого?
— У нас с соратником Репром давно появились большие сомнения в здравии ума нашего дорогого соратника Эйнера. Господа, он ведь рос на наших глазах. Все мы знаем, что пришлось пережить бедному мальчику в детстве и юности. Не удивительно, что суровые тяготы и лишения, принятые им по воле отца, пагубно сказались на неокрепшей юношеской психике. Мы имели возможность наблюдать множество болезненных проявлений в его поведении. Но вместо того, чтобы принять адекватные меры, предпочитали закрывать глаза на все странности и безрассудства, что он вытворял. Мы делали вид, что проблемы не существует, а она тем временем росла. Болезнь прогрессировала в отсутствии необходимого лечения. И если прежде речь шла лишь о