На мгновение промелькнула дурацкая мысль: что, если они специально дожидались, когда он сюда придет? Чтобы повязать его на месте преступления?
– Тогда я войду в историю как выдающийся маньяк современности: голыми руками перерезал всю деревню. Сколько мне за это дадут? Лет восемьсот строгого режима? Это еще ничего. А если пожизненное? – Он по-прежнему говорил про себя, но вслух, стойкая привычка, выработавшаяся за годы одиночества.
Он постоял на перекрестке: налево дорога уходила в Ферзиково, направо – в сторону Оки. Он пошел направо.
– Реки – водные артерии России, – непонятно зачем сказал он, еще раз оглянулся и побежал.
Дорога перевалила через небольшой пригорок и пошла вниз, бежать было легко и приятно.
Когда он был уже на середине пути, в правый кед попал камешек.
– Батальон, стой! – скомандовал Ластычев. – Пять минут– перемотать портянки, да поживее! Увижу, кто-нибудь пьет из фляжки – голову откручу!
Он нагнулся и вытряхнул камешек.
– Приготовиться к бегу! – согнул руки в локтях. – Арш! – и побежал дальше.
Слева промелькнула белая будка – вход в заброшенный бункер. Ластычев машинально отметил, что дверь открыта, но не придал этому значения. Решил не заглядывать – вряд ли его сегодня можно было хоть чем-нибудь еще удивить.
То оке время. Заброшенный бункер.
Постепенно Ваня пришел в себя. Слезы высохли, но глаза щипало, и дышать приходилось через рот: разбитый да еще и распухший нос не пропускал воздуха.
За дверью было тихо – ни звука.
– Папа! – позвал он, но ответа не дождался.
Пора было действовать.
Ваня быстро отыскал нишу, в которой стоял странный ящик с круглыми ручками.
«Передатчик», – всплыло в голове новое слово. Собственно, оно не было новым, Ваня слышал его и раньше, но никогда не произносил.
«Наверное, потому, что я раньше никогда его не видел», – подумал он и пошел к нише.
В темноте он запнулся о что-то мягкое... Что-то мягкое и... рыхлое, будто куль с мукой. Ваня нагнулся и ПОСВЕТИЛ руками перед собой. Он быстро к этому привык. Казалось, что другого способа ходить в темноте, кроме как видеть с закрытыми глазами и светить собственными руками, не существует. Казалось, так и должно быть – по крайней мере, он уже перестал удивляться.
Перед ним лежало тело. Мертвое тело. Труп.