Включив пульт управления ракетным огнем, я остался доволен — почти все ракеты, кроме четырех, были готовы к использованию, о чем говорило мерцание зеленых индикаторов над клавишей каждой позиции. Три горели красным, один не горел вообще, но это мелочи с учетом создавшейся ситуации. Трудность была в другом — вести огонь из того положения, в котором находилась машина, оказалось не очень просто. Маневренность была затруднена до предела, причем именно в вертикальной плоскости, которая для стрельбы имела первостепенное значение. Фактически мы двигались с чуть приподнятым носом, тогда как стрелять надо было вниз, а не вверх. Исправить же положение изменением тяги единственной турбины я не мог, поскольку заклинило управляющую диафрагму.

Но я нашел выход.

— Пристегнись! — сказал я Ольге, после чего тоже занял положение в кресле. Это было неудобно — лежать на боку, но без ремней моя задумка была совершенно самоубийственной.

Когда под нами снова появилась вытянутая стая торпед, я заложил боковые рули в крайнее противоположное положение, чем ослабил компенсацию несимметричности тяги. Гравилет тут же еще сильнее задрал нос, а затем начал переворачиваться кувырком назад под действием турбины. Едва он опустил нос вертикально вниз, показав биотехов в голограмме прицела, я выжал гашетку пуска. Две ракеты сорвались с крыльев, преодолев двадцать метров до поверхности океана, пробили воду и рванули на небольшой глубине. Тут же в воздух взметнулись три пенных столба вторичных детонаций, а кабину сотрясло фронтом ударной волны.

Продолжая кувырок, гравилет выровнялся, и я снова заложил рули так, чтобы прекратить это вращение. Мы продолжили полет выбранным курсом.

— Лихо, — сдавленно произнесла Ольга.

— Рад что тебе понравилось, — усмехнулся я.

Одна из уцелевших торпед, видимо подняв нас до статуса достойной цели, рванула прямо под гравилетом, обдав нас брызгами и шарахнув ударной волной так, что нас подкинуло метров на пять. Акрил кабины сбоку затуманился сетью трещин. Я хотел было выругаться, но с удивлением заметил, что индикатор неисправности правой турбины погас, а заодно пропали сообщения бортового компьютера о заклинивших диафрагмах турбин.

— Хорошо нас встряхнуло! — рассмеялся я.

— Что? — спросила Ольга, все еще оглушенная взрывом.

— От сотрясения диафрагмы встали на место! — пояснил я.

На самом деле ситуация в пояснениях не нуждалась — ею надо было пользоваться. И я не стал медлить. Запустив правую турбину, я выровнял гравилет в нормальное положение и несколько раз надавил на педали, проверяя работу дроссельных диафрагм. Машина отозвалась вполне адекватным изменением скорости. Затем, чтобы уйти из зоны поражения торпед, всплывших к самой поверхности, я потянул штурвал на себя, и гравилет свечой взмыл в небо.