Не знаю, расслышал он или нет, но виду не подал никакого. Он выволок Ольгу на обшивку корабля, уложил на спину и принялся что-то говорить в гарнитуру. Наверное вызывал подмогу. Я же ощутил себя совершенно в отчаянном положении. В бою не так страшно, там, даже если суждено погибнуть, до конца сохраняется надежда выиграть схватку. А тут гравилет тащил меня к воде, как барана на бойню. Когда до поверхности океана оставалось не больше десяти метров, я снова окликнул Дока. Меня от батиплана на тот момент отделяло метров сорок. Бывший повар оглянулся и, поняв, что происходит, не медля прыгнул с борта.

Перед самой водой, я догадался хорошенько провентилировать легкие, а когда ноги уже погрузились, я набрал побольше воздуха и задержал дыхание. Сверху на воду лег гравилет, накрыв меня и не давая возможности всплыть и глотнуть воздуха. Обшивка так раскалилась, что с десяток секунд все кипело вокруг, но вскоре машина заполнилась водой и перевернулась вверх днищем, выдрав меня на свежий воздух. Я жадно задышал, закатив глаза.

Но это блаженство, омраченное лишь клубами удушливого дыма, продолжалось не долго — отяжелевший гравилет продолжал тонуть, грозя снова утянуть меня на глубину. Пришлось снова продышаться, давясь гарью, и задержать дыхание. Машина заполнилась водой, погрузилась и потащила меня за ремень. Дело было плохо. Глаза под водой я закрывать не стал, хотя там без маски видны лишь размытые нечеткие формы. Пока хватало дыхания, я пытался отвязать намокший ремень. Затем догадался подтянуться за скобу и драть узел зубами. Так пошло лучше, но глубина нарастала слишком быстро, и так же быстро иссякал кислород в крови, оставляя судорожную тяжесть в груди.

Я понял, что утону. Что Док не успеет, просто не может успеть меня догнать. К тому же под водой не так просто вообще что-то найти. А гравилет погружался и погружался. Я много раз думал о собственной смерти, но никогда и предположить не мог, что она окажется настолько идиотской. Сердце все сильнее колотилось, пытаясь протолкнуть по жилам загустевшую кровь.

Сначала мне стало страшно, а потом я вдруг осознал, что изменить все равно ничего нельзя. Что надо просто расслабиться и дождаться наступления смерти. Ведь когда-нибудь она все равно бы пришла за мной. Это было странное ощущение. Я не паниковал, не дергался, поскольку это было глупее некуда. Но я и не спешил нахлебаться воды. Я просто ждал, уже с чем-то похожим на любопытство, перехода той грани, через которую обратно не возвращаются.

А затем меня разобрал смех. Я вдруг сообразил, что первопричиной моей столь идиотской гибели стало не что иное, как Ольгино опоздание. Легкие судорожно сжались и я, уже не в силах сопротивляться, вдохнул соленую воду, а вместе с ней спасительную темноту смерти.