— Да пошел ты… — пробурчал Тюлень, заходя в соседнюю комнату, и начал ковыряться в опрокинутом платяном шкафу.

— Только здесь махать не вздумай. НП не свети…

— Ага. Сейчас прямо здесь махать и начну, — желчно отозвался Тюлень.

— Тьфу. Язва ты, Тюлень, натуральная язва… Давай шевелись.

Увидев машущего с крыши соседнего здания Тюленя, американцы тут же вылезли из «Хаммера» и тоже помахали белой тряпкой. Еще через десять минут высокие договаривающиеся стороны встретились.

— Американцы сейчас подъедут к оговоренному перекрестку. Через пятнадцать минут, — доложил Алтуфьев.

— Это точно? Твои разведчики не напутали? А то я этих мудозвонов знаю!

— Вампир… Тьфу, капитан Кудрявцев головой за них ручается. Говорит, москвича отправил… из наблюдателей.

— Этот москвич-то по-английски-то шарит?

— Думаю, да…

Громов сокрушенно покачал головой:

— Вот отличный ты командир, Алтуфьев. Но все равно — распиздяй. Как и твои подчиненные. Что, нельзя было толкового парня отправить со знанием языка?

— Да вообще можно было по рации договориться.

— Конечно… А вдруг ловушка? Засекут штабные радиостанции. Нет уж, пусть, как в каменном веке, договариваются. Так надежнее.

Американцы появились на перекрестке ровно через пятнадцать минут. Хоть часы сверяй.

— В машине трое. Один черный, двое белых, — доложил Алтуфьев, выслушав доклад с наблюдательного поста.

Громов встал, разминая ноги, допил крепчайший, искусно сваренный кофе — ординарец у Алтуфьева, как выяснилось, до войны в кофейне работал — и, повернувшись к Сойкину, сказал: