– Говорят, – кивнула Пустула. – Только при мне они говорили по-свейски. Я владею свейским.

– Ты? – вытаращил глаза Пурус. – Зачем он тебе? Когда ты стала его учить?

– Когда Ардуус стал приглашать для охраны Светлой Пустоши свеев, – ответила Пустула. – Тогда я решила, что добром это не закончится, и стала учить свейский язык.

Пурус бросил удивленный взгляд на Флавуса. Тот весело смеялся.

Часть третья ВЕСТНИКИ

Часть третья

ВЕСТНИКИ

Глава 21 Миам

Глава 21

Миам

Двоих сыновей Касасама звали Рест и Рестел. Рест считался старшим, хотя разница в возрасте между братьями была минут в тридцать или того меньше. Но осознание собственного старшинства наполняло его степенностью и рассудительностью. В противовес ему Рестел не был быстр и безрассуден, скорее он казался обиженным и настороженным, что, впрочем, проходило, когда рядом оказывался отец. На него оба брата смотрели с обожанием. И Кама, которая с самого утра была словно сама не своя, едва сдержала слезы, когда на мгновение, на долю мгновения представила на месте спокойного и неторопливого Касасама – собственного отца. Конечно, вряд ли бы он встал на час раньше дочери только для того, чтобы собрать ее в дорогу, об этом всегда было кому потревожиться, но, пожалуй, при случае точно так же тщательно подбирал бы ей мягкий, со множеством стальных бляшек доспех, облицованный снаружи, под обычный котто, сукном, проверял бы иную одежду и обувь, которую ей следовало надеть и взять про запас, оружие, припасы в дорогу и все то, на что обращаешь внимание только тогда, когда взять негде, но обойтись без этого нельзя. Конечно, следовало добавить, что по окончании сборов и Каме, и Эсоксе было предложено улечься на дно одной из трех приготовленных в дорогу телег, где их тут же накрыли ящиками и закидали мешками, но вслед за этим мерины, запряженные в телеги попарно, зафыркали, оглобли, разворачивая телеги, заскрипели, колеса загремели по камням, ворота за их спиной захлопнулись, и нелегкий, как пообещал Касасам, путь – начался.

Нелегкость поначалу обнаружилась только одна, утренний свет едва пробивался через мешочную ткань, и в телеге ощутимо пахло пылью. Эсокса тут же умудрилась уснуть или сделала вид, что спит, а Кама вспомнила, как ее вывозила из Кагала Глеба. Странным образом воспоминания о недавней спутнице смешались с воспоминаниями о семье, затем накатил приступ рвоты, показалось, что не ящики и мешки закрыли от Камы утреннее небо, а вновь гнилая плоть надвигается на ее лицо и руки. Со рвотой Кама справилась, но слезы становились все ближе. И как раз тогда, когда рыдания были готовы скрутить ее, Эсокса нащупала руку Камы и крепко сжала. И именно теперь, когда они лежали рядом под ящиками, приспособленными для перевозки железа, руды, угля или еще чего-то, так нужного кузнецу, одна из принцесс вдруг спросила другую о том, о чем та не только не ожидала услышать, но даже и вовсе не думала: