– Ты ведь еще не была с мужчиной?

– Нет, – отчего-то испугалась Кама.

– Тогда имей в виду, – спокойно, слишком спокойно произнесла клыкастая подружка. – Не потому, что мне этого хочется, нет. Но если наш путь будет близок к концу, к окончательной развязке, я могу это с тобой сделать.

– Не стоит, – поспешила ответить Кама и вдруг вместо слез фыркнула и с трудом подавила пробивший ее хохот.

– Тихо там, – прошипел сверху Касасам.

– Ну и хорошо, – с облегчением ответила Эсокса, прыснула в ответ, а еще раз сжала ее руку и отпустила, и как будто беззвучно, но все-таки заплакала. И Кама, глотая все-таки выкатившиеся из глаз слезы, подумала, что все происходящее могло произойти с кем угодно, но сведение в одном не слишком уютном месте сразу двух принцесс, одной из которых пришлось потерять все, кроме девичьей чести, а другой не осталось и этого, иначе как насмешкой злых богов не объяснишь. Но бывают ли вообще злые боги? Тот же Окулус объяснял, что богам неведомо зло. И что даже Лучезарный, не важно, богом ли он был или великим демоном, разберись еще в них, не был зол так, как может быть зол человек, потому что тот же пустынный калб, который пожирает добычу, не злится на нее. Он просто ест. И Лучезарный, когда вывел свои войска на равнину перед Бараггалом, не желал смерти тем, кто готовился сражаться за него и против него. Он просто хотел есть.

– Нет, – одними губами прошептала Кама. – Не так. Потому что если Лучезарный не злой, тогда и Энки не добрый. И если Лучезарный хотел есть, то чего хотел Энки, когда, встав против своего врага, обхватил себя за плечи и занялся пламенем? Или он всего лишь хотел согреться? А ведь все наставники, все мудрецы, пусть даже их было не слишком много, с которыми приходилось говорить Каме, все повторяли, что и Энки, и те угодники, что были с ним рядом, все они горели настоящим пламенем. И муки испытывали подлинные. Не потому ли именно сжигание на костре было запрещено даже тогда, когда Святая Инквизиция властвовала в Анкиде и убивала всех, заподозренных в ереси, всеми возможными способами? Нет, Энки был добрым. А если Энки был добрым, то Лучезарный неминуемо был злым.

Плакать хотелось безостановочно, но слезы сами собой высохли, и тогда Кама вспомнила наставления Хаустуса и принялась прятать то, что вроде бы дышало внутри нее и о чем она время от времени начала забывать. Сначала забормотала привычные заклинания, отвороты, затем стала прислушиваться к самой себе и подбирать, подгибать, втягивать все, что окружало ее невидимой кроной. Сплетать над головой тонкие нити, но опять же не вытягивать их из себя, а ловить те, что развевались, летели, тянулись вокруг, подобно невидимой ткани существования. Не прошло и получаса, как Эсокса завозилась, протянула руку, коснулась бедра Камы и с облегчением прошипела: