– Ты можешь спрятаться здесь, – предложил я. – Обращенные пойдут за мной. Я разберусь с ними, а потом вернусь. Сможешь продержаться три или четыре дня?

– Я буду спать, – сказала она.

– Да, выспишься. Отдохнешь. Главное – сиди тихо.

– Я буду сидеть тихо. Оставь меня здесь.

– Ты уверена?

– Я буду ждать. Я не хочу никуда идти.

– Хорошо…

Я устроил ей убежище на чердаке – в небольшом закутке, куда Марья Степановна прятала ружье мужа перед приездом внуков. Место было укромное и крепкое, оборудованное прочной низенькой дверью. Я только пробил небольшое отверстие в крыше, чтобы впустить свет. Притащил два ведра воды, открыл консервы, убрал под стропила шоколад, сделал лежанку из тряпья. Я помог Кате забраться по лестнице на чердак, все ей показал, объяснил. И она вела себя вполне разумно, как мне тогда показалось. Только вдруг спросила:

– А где Миша?

Я растерялся. А потом опять заговорил о своем скором возвращении, о том, что ей надо сидеть тихо и что она должна мне кое-что отдать…

– Миша скоро придет? – спросила она, передавая мне то, что я у нее попросил.

Я кивнул.

– Да, придет. Скоро.

Я запер ее, завалил вход. Я убрал лестницу. Я закрыл обе входные двери, а сам выбрался через окно. И какое-то время бродил по улице перед домом, натаптывая дорожку, чтобы увести преследователей за собой.

А потом я увязал в куль нижнее белье и обувь Кати – то, что я у нее просил. И ушел из деревни, волоча этот куль за собой на веревке. Мне было нужно, чтобы запах Кати остался со мной.

Забегая вперед, скажу, что трюк с бельем сработал – и я спас Катю от обращенных.

Но, как потом выяснилось, этого было недостаточно…

* * *

В Плакине меня встречали – с визгом, с радостью, с бросанием под ноги.

Тощая Жучка, о которой я и забыл, налетела на меня, едва не опрокинула. А я чуть не зарубил ее с перепугу, приняв за какого-то мелкого обращенного, – уж очень темная была ночь.