Профессор «отрабатывал» нанесённый Албании ущерб вполне добросовестно. Все операции его были успешными, все пациенты быстро поднимались на ноги, и равных ему хирургов в Тиране не находилось. Потому и доверили ему — кроме оперирования самих итальянцев — ещё и «обслуживание» албанского руководства и крохотной советской колонии. В ней, впрочем, хирургических больных не отыскалось. Ибо в Тирану посылали только абсолютно здоровых людей. Как потом в космос…

В то же время сам профессор был болезненным, даже и на вид. Невысокий, тщедушный, черноволосый и лысоватый, с громадным лбом, грустными тёмными глазами и неизменной бледностью на лице, он как бы воплощал для Вали постоянно преодолеваемые физические страдания. В отличие от других итальянцев, обычно темпераментных, он медленно двигался, мало говорил, часто и надолго исчезал из виду. Похоже, болел. Вале он казался очень старым — ему было за сорок. И на контакты с кем-то шёл он неохотно.

Впрочем, последнего правила вынужденно придерживалась и сама Валя. Задолго до каждой поездки в Албанию вызывали Валю на Старую площадь, в ЦК партии, и наставляли, как надобно столичной комсомолке вести себя за границей. Второй разговор на эту тему был особенно жёстким, ибо в первой поездке Валя «провинилась»: в неё влюбился официант столовой, где обедали советские специалисты и их семьи. Валя об этой влюблённости и понятия не имела, но её робкие возражения тут же сломили вескими уликами — пачкой писем, которые отправлял ей из Тираны в Москву влюблённый официант.

Письма те были на итальянском, на коем Валя знала лишь «грацио, синьор» да «ариведерчи». Может, именно поэтому до адресата они не доходили — всё равно, мол, не поймёт! — а собирали их и дотошно изучали на Старой площади или поблизости — на Лубянке. Вероятно, они и сегодня хранятся в тамошних архивах второй половины сороковых годов.

Отец Вали в своих наставлениях был ещё более краток — по-военному:

— Здесь вокруг все — шпионы, — сказал он дочке ещё в первый приезд и в первый же день. — Соответственно себя и веди!

— Все без исключения? — изумилась Валя.

— Нет, с исключением, — уточнил отец. — Кроме меня и мамы.

Во второй приезд Вали он напомнил об этом неумолимом обстоятельстве и, как на Старой площади, особо предупредил насчёт влюблённого официанта — очень, кстати, красивого и вежливого парня.

— Неужели он тоже? — как и на Старой площади, простодушно усомнилась Валя.

— Со стопроцентной гарантией! — заверил отец. — Иначе никак не попал бы в эту столовую на эту работу.

Правда, чей шпион, не уточнил. Может, и сам не знал?