— Остановимся здесь, — предложил я. — Хочется дослушать Неяку. А потом уже врежемся в лес…

Натан согласился со мной, и помощница его продолжила:

— Бедные оленеводы, о которых позаботилась Москва, плохо понимали разницу между домом и чумом. Входили в дом, не замечали печь, считали её стенкой и разжигали посреди пола костёр. Немало домов сгорело! В том числе и дом моей пра-пра-прабабки. Звали её так же, как и меня в девичестве — Неяку Салиндер. Ничего из той реформы не вышло! Кочевать возле деревни долго нельзя — олешки быстро съедают вокруг весь ягель. И вообще, не человек ведёт оленей на новые пастбища, а сами олени выбирают путь. Порой — в сотни километров! Олень — животное полудикое. Он всего лишь терпит человека возле себя. В Москве этого не понимали, думали, что оленей пасут как коров. Уходить же в дальнюю тундру без жён оленеводы не хотели. А жёны не хотели надолго оставаться без мужей. Так реформа и разбилась о психологию… Когда я слышу, что урумту учат топить печи — вспоминаю своих предков. Может, дело тут не только в печах?

— А я вспоминаю своих, — тихо вставил Натан. — Тоже есть подходящее семейное предание… Но расскажу я его на каком-нибудь привале. А то проговорим тут весь день… Будет у нас привал, Сандро?

— Будет, — пообещал я. — Есть подходящий родничок. Всё равно хотел его вам показать…

Мы врубились в лес, и началась работа. Укладывая в прозрачные, чётко пронумерованные коробочки, пакетики и баночки различных насекомых, Натан и Неяку интересовались у Лу-у местными названиями комаров, мух, жуков, пауков, бабочек, гусениц и муравьёв. Делалось это стремительно, на магнитофон: номер — название, номер — название… Чувствовалась подготовка. Всё до мелочей было продумано заранее. И потому работа шла как по маслу. А Лу-у, надиктовывая на плёнку здешние названия, по-моему, стала воспринимать это почти как забавную игру. И постепенно сама начала ловить насекомых — ради того, чтобы назвать их.

Иногда Лу-у вскрикивала:

— Шаш!

И хватала за руку Натана или Неяку.

«Шаш» — смерть. Насекомое было ядовитым. В ход тут же шли резиновые перчатки. И слово «шаш» ложилось на магнитофонную ленту. Порою вместо него записывалось слово «кур» — болезнь.

Какая болезнь и почему — смерть, предстояло выяснить биологам. Но Лу-у предупреждала их «на бережку». И тем экономила время на исследования. Хотя вряд ли понимала это…

Отобедали мы «на природе», возле родничка, который обнаружил я недалеко от своего вертолёта. Лу-у сбегала в сторону реки и вернулась с кхетами. Видимо, знала все плодовые места возле селения. Неяку тут же пожелала посмотреть, как растёт кхет, и Лу-у увела её. Вернулись они без плодов, но очень довольные друг другом.