— Вы были правы, мой господин. Вам не за что извиняться.

— Молчи! — вскипел герцог. — Если я говорю, что был неправ — значит, я был неправ. Понял?

— Как прикажете, господин, — снова склонился в поклоне он. — Вы были неправы. Вы совершили ошибку.

— О, боже… — вздохнул герцог. — Какой ты к чёрту слуга!

— Я… — начал было он.

— Молчи, — герцог выставил перед собой ладонь. — Лучше молчи, пока мы снова не поссорились!

— Тебе будет тяжело, настолько тяжело, что многие на твоём месте предпочли бы смерть, — судья сжимает огромные ладони, в узловатых пальцах хрустит перо, с треском ломается. От резкого звука собеседник вздрагивает. — Но у тебя нет выбора. — Я знаю. — Может быть — знаешь, но понимаешь ли… Поймёшь. Не сейчас, так завтра, не завтра, так через год. Или через полвека — мне всё равно. Но поймёшь обязательно.

— Тебе будет тяжело, настолько тяжело, что многие на твоём месте предпочли бы смерть, — судья сжимает огромные ладони, в узловатых пальцах хрустит перо, с треском ломается. От резкого звука собеседник вздрагивает. — Но у тебя нет выбора.

— Я знаю.

— Может быть — знаешь, но понимаешь ли… Поймёшь. Не сейчас, так завтра, не завтра, так через год. Или через полвека — мне всё равно. Но поймёшь обязательно.

Он, по-прежнему сильный и крепкий, волосы едва тронула лёгкая седина, глаза молоды, тёмный плащ с серебряной фибулой на плече. Круг, разделённый пополам ломаной стрелой.

Герцог. Обессиленный болезнью властелин, правая сторона тела парализована, бледное лицо, спутанные жидкие волосы падают на потный лоб. Смятое ложе больного.

Факела. Яркие блики мечутся по покоям, словно страдающие лихорадкой. Душный больной воздух.

— Мой господин?

— Подойди. Я просил, чтобы меня оставили одного, дали спокойно умереть, но теперь даже слуги не в моей власти. Один ты…

— Господин?

— Садись. Я хочу попросить тебя… Нет-нет! Сначала: ты всё ещё верен мне?

Тяжёлый взгляд.

— Вы бредите?

— Нет, чёрт возьми!.. Ты единственный, кому я могу доверять. Прости, что усомнился.