Колльберг подошел к перемычке, соединяющей две параллельных тоннельных секции, осторожно выглянул из-за угла. И тотчас почувствовал, как сжалось сердце от увиденного — Брант, весь в крови, сидит у стены, согнувшись, словно складной перочинный ножик, а Бернски обыкновенными нитками зашивает страшную сквозную рваную рану на его ключице. Дибровский сидит рядом, сжимая окровавленной рукой карабин. Шидлер неторопливо прохаживается по перемычке с автоматом в руках, а отметина на его бронежилете говорит о том, что он относительно легко отделался. Диана и Гершвин стоят рядом с Джилл. Он забежал в коридор, сел рядом с Брантом.

— Что случилось?

— Он был всего один, — сказала Джилл дрожащим голосом. — Мы так ничего и не смогли сделать. Его наши пули не берут…

— А где остальные? — спросил Колльберг.

— Барс и еще два стрелка пошли в бомбоубежище, вслед за Анджеллой и Веймаром, — ответила Бернски.

Со скрипом отворилась железная дверь и из бомбоубежища, перебравшись через высокий порог, вылез вольный стрелок. Он был тяжело ранен, изорванная полевая форма пропиталась кровью. Идти он не мог, он полз по бетону. Но, тем не менее, он так и не расстался со своей винтовкой. Шидлер и Гершвин тотчас подбежали к нему, подхватили под мышки и поднесли к Колльбергу.

— Там этих тварей… две сотни, не меньше… — доложил он, тяжело дыша, с шумом вдыхая и выдыхая влажный воздух. — У наших патроны на исходе. Скорее, помогите им, их в кольцо взяли…

— Гершвин, отведи его наверх, к Гартману. Шидлер, ты за мной, — сказал Колльберг.

Стрелок обвил рукой шею Гершвина, штурмовик осторожно повел его по коридору. Колльберг и Шидлер ворвались в бомбоубежище, прошли через длинный коридор и наткнулись на два трупа. Один был раздет, его горло было перерезано чем-то острым, грудь испещрена черными точками. Рядом лежала винтовка СВД.

— Оборотень, — сказал Шидлер.

Колльберг врезал ему подзатыльник.

— Это снайпер из моего подразделения, — сказал он, подошел к нему и пощупал пульс. — Вернее, бывший снайпер…

Командир сжал кулак, стиснул зубы.

— Суки. Парню двадцать лет было, я его как собственного сына растил, — процедил он сквозь зубы.

— Слушай, а почему он тогда раздетый? — удивился Шидлер.

…Они шли уже по тоннелю метрополитена. До станции, блокированной Гартманом и его людьми, оставалось совсем немного — от силы десять минут хода. Внезапно раздался хруст костей, стрелок выгнул спину…

Колльберг потрясенно уставился на Шидлера. Тот мигом побелел.