Удивительное дело, как можно почувствовать чужую злость. Я ощущала ее всем телом. Лео, Брайен, Том, Мэл и Итен – все они были настроены уже не так дружелюбно, как в начале. От них исходило неприятие, и его можно было почувствовать кожей.

– Быстрее, господа, – поторопил Мэйсон.

Арнольд Рассел пытался это пресечь:

– Я настаиваю, чтобы этих людей оставили в покое. Мы обговаривали этот вопрос с президентом.

– Извините, мистер Рассел, но у меня есть полномочия для ареста этих людей. Они каторжники. И они должны сидеть в каторжном отделении, а не разгуливать на свободе.

Рассел что-то кричал, доказывая свою правоту. Мейсон настаивал на своем. А двое людей с ружьями подходили все ближе:

– Руки вверх, мы не шутим.

Я лишь качала головой. Я не верила во все происходящее. Все это было неправильно. Неужели им не понятно, что эти люди застужили самых высоких наград, а не ареста?

Я очнулась от своих мыслей только тогда, когда ствол автомата чуть не уперся мне в грудь. Остальные уже стояли с поднятыми руками.

– Эй ты, давай со всеми, – сказали мне.

И не успела я ничего сообразить, как кто-то из вновь прибывших подскочил ко мне и защелкнул наручники на моих запястьях.

Я смотрела на это и не верила глазам. Наручники на моих руках? Не от волчьей стаи или банды Триппера, а от людей с Земли, на которых я готова была молиться, как на богов? За что все это?

Я хотела что-то сказать, как-то отстаивать свои права. Но мысли в голове путались, и нужные слова никак не подбирались.

Я вспомнила, как когда-то постоянно думала о каторжниках. Я все время ставила себя на их место. Если бы не это, возможно, мне бы сейчас не надели наручники. Я слишком много об этом думала, и теперь это произошло.

– Уберите наручники, – слабо сказала я. – Я не каторжник!

– Заткнись, – ответили мне.

Но тут за меня вступились все мои товарищи.

– Это не каторжник! – кричали они за моей спиной. – Отпустите его сейчас же! Вы не имеете права!

Я не знала, что они так вступятся за меня. Я совершенно не ожидала, что меня будут отстаивать. Все пятеро мужчин сзади кричали, что наручники с меня надо снять. Я понимала, что ими движет. Они не хотели мириться с этой несправедливостью: что их сразу же заковали в наручники. Это было неправильно, но с официальной точки зрения придраться к этому было нельзя. А вот то, что наручники надели на меня, выходило за всякие рамки. И можно было в полный голос начать возмущаться этим фактом.

Но из каких бы побуждений они за меня не вступились, они это сделали. Все пятеро. И относиться к ним после этого как к преступникам, с которыми у меня нет ничего общего?