Удар был страшен. Туранские эскадроны оказались рассечены надвое. Кшатрийцы сломали их боевые порядки, так что разрозненные группы всадников в островерхих шлемах рассеялись по всей долине. В мгновение ока людская масса выплеснулась из горловины ущелья наружу; сражение превратилось в хаос – мелькание клинков слилось в сплошную стальную пелену, всадники поворачивали коней, сражаясь группами и в одиночку, и вот уже эмир рухнул наземь с коня, пронзенный в грудь кшатрийским копьем. И тогда кавалеристы в остроконечных шлемах развернули коней и устремились вниз по долине, как безумные, настегивая своих скакунов, надеясь прорваться сквозь ряды армии, ударившей им в спину. Спасаясь бегством, они кинулись врассыпную, и точно так же рассыпался и строй их преследователей, так что по всей долине и даже на склонах, вплоть до самого кряжа, вспыхивали одиночные схватки между беглецами и охотниками. Афгули, те, кто остался в седлах, вырвались из горлышка ущелья и присоединились к разгрому своих врагов, приняв нежданную помощь столь же безоговорочно, как и возвращение своего блудного вождя.

Солнце уже скрывалось за дальними отрогами, когда Конан, в изодранных лохмотьях, из-под которых виднелась пропитавшаяся запекшейся кровью кольчуга, держа в опущенной руке нож, с лезвия которого капала кровь, перешагивая через трупы, подошел к тому месту, где в окружении своих вельмож на гребне горной гряды, рядом с глубоким ущельем, сидела Дэви Ясмина.

– Ты сдержала слово, Дэви! – проревел он. – Клянусь Кромом, там, в ущелье, меня посетили сомнения… Берегись!

С неба на них обрушился гигантский стервятник, взмахами огромных крыльев расшвыряв в разные стороны людей, которые попадали наземь с седел.

Изогнутый, как кривая сабля, клюв уже нацелился на нежную белую шею Дэви, но Конан оказался быстрее – стремительный бег, тигриный прыжок, яростный удар окровавленным ножом – и стервятник испустил страшный, почти человеческий крик боли, завалился набок и покатился вниз по склону на острые скалы и валуны, к реке, протекавшей в тысяче футов внизу. Падая, он нелепо взмахивал крыльями, и его силуэт стал похожим – нет, не на птицу, – на человека в черной мантии, который рухнул на камни, раскинув в стороны руки в широких изорванных черных рукавах.

Конан повернулся к Ясмине, все еще сжимая в руке окровавленный нож. Глаза его горели неукротимым яростным огнем, а из бесчисленных ран на мускулистых руках и ногах сочилась кровь.

– Вот ты и вновь стала Дэви, – сказал он, с улыбкой глядя на тонкую накидку с золотыми застежками, которую она набросила поверх своего наряда горской девушки, и ничуть не смущаясь блеска разряженных вельмож вокруг. – Я должен поблагодарить тебя за жизни трехсот пятидесяти с чем-то моих бандитов, которые теперь, по крайней мере, убедились в том, что я не предавал их. Ты вновь вложила мне в руки вожжи завоевателя.