— Да, верно, — хрипло промолвил Уннар. — Всего лишь маска. Но если никакого лица и вовсе нет… если одни маски… Я бы очень хотел быть таким, какой я сейчас. Правда. Эту маску я сделал себе сам. Меня никто не учил.

— Никакого лица… — ошеломленно пробормотала Эссиль.

— Никакого, — виновато вздохнул Уннар, разводя руками.

И Эссиль обняла его.

— Знаешь, твоему учителю здорово повезло, что он умер, — тихо сказала она. — Не знаю, что бы я с ним сделала, останься он жив.

— Он был великий мастер, — откликнулся Уннар.

— И великая сволочь.

— Наверное. Впрочем, у него тоже не было лица. Не знаю… может, он просто не считал, что это необходимо? И меня таким вырастил. А я… я придумал себе эту маску и решил… пусть она будет моим лицом, раз ничего другого нет.

— Какие вы красивые оба, — сказала Виллет.

— Идите сюда, — позвала Эссиль и обняла своих девчонок.

— Вот так — правильно, — тотчас промолвил Уннар. — Всегда хотел…

— Что ты хотел? — спросила Эссиль.

— Семью, — ответил Уннар. — Кого-то, к кому можно спиной повернуться.

— А бояться за семью не начнешь?

— Так я и хотел такую, за которую бояться не нужно. А эти… Мы же их научим? И… я помню, как предлагал убить их, чтоб не мучили. И твой ответ тоже помню. Его я никогда не забуду.

Эссиль вздохнула.

— Мы победим, правда, — проговорил он ей в шею. — Такие замечательные ребята, как мы, просто не имеют права проиграть.

Эссиль молчала.

Вот и все. И никакого объяснения в любви не было. Просто сказалось то, что должно было сказаться. Они могут быть вместе. И, наверное, им будет хорошо. И они будут понимать друг друга с полуслова, с одного жеста. А объяснения в любви не было, потому что… потому что это не любовь, наверное… Никаких тебе страстей в клочья, как это любят описывать разные менестрели, никаких прогулок под луной, слез, мечтательных стихов и прочего, что вроде бы полагается… То есть… у него всегда можно все это попросить… прогулки, стихи, слезы… И он не откажет, конечно… Вот только…

«У нас слишком неподходящее ремесло для всего этого… что у него, что у меня…»