Нет, поняла Эсменет. Такую любовь боги наказывают всякими ужасами.

Смертью дочери, например.

Но сказать этого Сарцеллу она не могла. Он бы просто не понял — в отличие от Ахкеймиона.

— Ты любишь его, — уныло повторил рыцарь-командор. — Я этому верю, Эсми. С этим я готов смириться… Но любит ли он тебя? Способен ли он тебя любить?

Она нахмурилась.

— Но почему же нет?

— Да потому, что он колдун! Он адепт, клянусь Сейеном!

— Ты думаешь, мне не все равно, что он проклят?

— Да нет. Разумеется, речь не об этом, — сказал он негромко, словно пытаясь смягчить суровую истину. — Я говорю об этом потому, Эсми, что адепты не могут любить — а адепты Завета тем более.

— Довольно, Сарцелл. Ты не знаешь, о чем говоришь.

— В самом деле? — переспросил он, и в голосе его послышалась болезненная усмешка. — Скажи мне, какую роль ты играешь в его галлюцинациях?

— О чем ты?

— Ты для него все равно что причал для лодки, Эсми. Он вцепился в тебя, потому что ты привязываешь его к реальности. Но если ты отправишься к нему, отречешься от своей прежней жизни и уйдешь к нему, ты тоже станешь лодкой в бушующем море. Ты скоро, очень скоро потеряешь из виду берег. Его безумие поглотит тебя. Ты проснешься от того, что почувствуешь его пальцы на своем горле, и в твоих ушах будет звенеть имя кого-то, кто давным-давно умер…

— Я сказала «довольно», Сарцелл!

Он не сводил с нее глаз.

— Ты ему веришь, да?

— Чему именно?

— Всей этой чуши, о которой они талдычат. Про Консульт. Про новый Армагеддон.

Эсменет поджала губы и ничего не ответила. Чего она стыдится? Отчего ей сделалось стыдно?

Он медленно кивнул.