Келлхус обнаружил, что теперь множество глаз устремлено на него. Быть может, стоит воспользоваться моментом? Или пусть скюльвенд продолжает?

— Поверил на слово? — переспросил Готиан, одновременно озадаченно и слегка благоговейно. — В чем?

— В том, что эта война будет непохожа на другие. Что она будет откровением…

— Понимаю, — сказал Готиан, и глаза его внезапно озарились светом забытой веры.

— Понимаешь? — переспросил Найюр. — Не думаю. Я ведь по-прежнему скюльвенд.

Степняк взглянул на Пройаса, потом обвел глазами собравшееся вокруг блестящее общество:

— Не обманывайся во мне, айнрити. В этом Конфас прав. Вы все для меня все равно что шатающиеся пьяницы. Мальчишки, которые играют в войну, когда вам подобает сидеть дома, с матерями. Вы ничего не знаете о войне. Война — это тьма. Она черна, как смола. Война — это не Бог. Она не смеется и не плачет. Она не вознаграждает ни ловкость, ни отвагу. Это не испытание для душ и не мера воли. Еще менее она может быть орудием, средством для достижения какой-нибудь бабской цели. Это просто место, где стальные кости земли сталкиваются с полыми костями людей и перемалывают их. Вы предложили мне войну — и я согласился. Ничего больше. Я не стану сожалеть о ваших потерях. Я не преклоню головы у ваших погребальных костров. Я не стану радоваться вашим победам. Но я принял вызов. Я буду страдать вместе с вами. Я буду предавать фаним мечу и устрою бойню их женам и детям. И когда я лягу спать, мне будут сниться их жалобы и стоны, и сердце мое возрадуется.

Воцарилось ошеломленное молчание. Наконец Готьелк, старый граф Агансанорский, сказал:

— Я бывал во многих битвах. Кости мои стары, но они по-прежнему при мне, а не преданы огню. И я научился доверять человеку, который ненавидит открыто, и бояться только тех, кто ненавидит исподтишка. Меня ответ этого человека устраивает — хотя он мне и не нравится.

Он обернулся к Конфасу — глаза его недоверчиво прищурились:

— Печально это, когда язычник учит нас честности!

Постепенно, мало-помалу, остальные поддержали его.

— В словах язычника есть мудрость! — воскликнул Саубон, перекрывая голоса прочих. — Мы поступим правильно, если прислушаемся к ним!

Но Готиан по-прежнему колебался. В отличие от остальных, он был нансурцем, и Келлхус видел, что он разделяет многие из дурных предчувствий императора и главнокомандующего. Для нансурцев вести о зверствах скюльвендов были частью повседневной жизни.

Великий магистр перехватил его взгляд поверх толпы. Келлхус видел сценарии катастрофического развития событий, мечущиеся в голове этого человека: Священное воинство погибнет, все пойдет прахом, и только потому, что он, Готиан, примет неверное решение от имени Майтанета.