Конфас заговорил не сразу, прежде тщательно взвесил свой ответ. Келлхус понял, что стоит трижды подумать, прежде чем ввязываться в спор о благочестии с Нерсеем Пройасом.

— А кто такой ты, Пройас, чтобы спрашивать об этом? — отпарировал Конфас, снова взяв себя в руки. — А? Ты, который готов поставить язычника — и не какого-нибудь, а скюльвенда — выше Сейена?

— Все мы орудия в руке Божией, Икурей. Даже язычник — и не какой-нибудь, а скюльвенд — может стать орудием, если такова воля Господа.

— Что же мы тогда, станем угадывать волю Господа? А, Пройас?

— Это, Икурей, дело Майтанета.

И Пройас обернулся к Готиану, который все это время внимательно следил за перепалкой.

— Что говорит Майтанет, Готиан? Скажи нам. Что говорит наш шрайя?

Великий магистр крепко сжимал в руках коробочку из слоновой кости. Все знали, что у него есть ответ. Лицо великого магистра было неуверенным. «Он не может решиться. Он презирает императора, не доверяет ему, но боится, что решение, предложенное Пройасом, чересчур радикально». Келлхус понял, что очень скоро ему придется вмешаться.

— Я бы спросил у скюльвенда, — ответил Готиан, прокашлявшись, — зачем он явился сюда.

Найюр пристально посмотрел на шрайского рыцаря, на Бивень, вышитый золотом на груди его белого одеяния.

«Слова в тебе, скюльвенд! Произнеси их».

— Я пришел ради грядущей войны, — ответил наконец Найюр.

— Но скюльвенды так не поступают! — возразил Готиан. Его охватывали подозрения, но надежда не давала им воли. — Скюльвенды не бывают наемниками. По крайней мере, я о таком никогда не слышал.

— Я не продаю себя, если ты это имеешь в виду. Народ вообще никогда и ничего не продает. Если нам что-то нужно, мы это захватываем.

— Вот-вот! Он и нас хочет захватить! — перебил Конфас.

— Дайте этому человеку высказаться! — воскликнул Готьелк, утратив наконец терпение.

— После Кийута, — продолжал Найюр, — утемоты были уничтожены. Степь не такая, как вам кажется. Народ воюет всегда, если не со шранками, нансурцами или кианцами, то друг с другом. Наши пастбища захвачены нашими стародавними соперниками. Наши стада вырезаны. Наши стойбища сожжены. Я больше ничему не вождь.

Найюр обвел взглядом их лица. Все внимательно слушали его. Келлхус успел убедиться, что если байки уместны, к ним всегда относятся с почтением.

— От этого человека, — сказал он, указав на Келлхуса, — я узнал, что чужеземец тоже может обладать честью. Он был рабом, но сражался на нашей стороне против куоатов. Благодаря ему, благодаря его снам, посланным Богом, я узнал о вашей войне. Я остался без племени и потому поверил ему на слово.