— О ком именно? Об императоре или об Ахкеймионе?

Обрывок разговора потонул в сумятице других голосов. Эсменет почувствовала, что засыпает.

И приснилось ей, что пенек, у которого она прикорнула, — на самом деле дерево, только засохшее, лишенное листьев, коры и ветвей, так что его ствол уподобился фаллическому столпу с распростертыми сучьями. Ей снилось, что она не может проснуться, что дерево каким-то образом прирастило ее к душащей земле…

«Эсми…»

Она шевельнулась. Что-то пощекотало ей щеку.

— Эсми.

Дружеский голос. Знакомый голос.

— Эсми, что ты делаешь?

Она открыла глаза. И на миг пришла в такой ужас, что даже закричать не смогла.

А потом он зажал ей рот ладонью.

— Тс-с! — предупредил Сарцелл. — А то придется объясняться.

И он кивнул в сторону Ксинемова костра.

Точнее, того, что от него осталось. В кострище трепетали последние слабые языки пламени. Все пирующие разошлись, лишь кто-то один свернулся клубком на циновке у огня. От костра вдаль тянулся дым, такой же холодный, как ночное небо.

Эсменет втянула воздух через нос. Сарцелл отнял руку от ее рта, поднял ее на ноги и увел за шатер. Тут было темно.

— Ты меня выследил? — спросила она. Спросонья она даже рассердиться как следует не могла.

— Я проснулся, а тебя нет. Я понял, что ты здесь.

Эсменет сглотнула. Руки казались слишком легкими, как будто готовились сами собой закрыть лицо.

— Я не вернусь к тебе, Сарцелл.

В глазах его вспыхнуло и промелькнуло нечто, чего Эсменет распознать не смогла. Торжество?! Потом он пожал плечами. Беспечность этого жеста привела ее в ужас.

— Оно и к лучшему, — сказал он отсутствующим тоном. — Я тобой сыт по горло, Эсми.