Если бы только…

Варвар почувствовал исходящий от реки смрад. Каритусаль, подобно любому забитому скотиной хлеву, должен был куда-то девать свое дерьмо, и река Сают, во всей своей вялой необъятности, не могла не стать вонючей сточной канавой. «Зачем бы еще Багряным магам строить себе такие высоченные башни?» — частенько острили на улицах. Колеса телеги месили хлюпающую грязь. С шестами, будто торчащими из плеч носильщиков, паланкин напоминал огромного, влажного, покрытого хитином жука, куда-то спешащего во мраке. Лишенные окон ветхие амбары и склады воздвигались теперь вдоль его пути.

Влажность все росла. И паланкин, и телега остановились. Одоспешеные носильщики согнули колени и, отпустив шесты, сделали шаг в сторону. Тем не менее, паланкин остался висеть в воздухе. Рабы были просто украшением, понял Эрьелк, — и, вероятно, средством, призванным защитить своего господина от оскорблений, которым могла бы его подвергнуть распаленная религиозным экстазом толпа. Экианнус XIV с тех самых пор, как несколько лет назад стал шрайей Тысячи Храмов, яростно призывал свою паству к уничтожению школ.

Волны плескались о сваи невидимого во мраке причала. Варвар скорее почувствовал, чем увидел, как одетые в кольчуги носильщики приблизились к телеге.

Позолоченные носилки опустились, зависнув менее чем в локте от земли. Сидевший внутри откинул расшитую створку и, распрямившись, как журавлиная шея — рычаг старинного колодца, шагнул наружу. Он направился прямо к Эрьелку, двигаясь вполне бодро, несмотря на весьма почтенный возраст. Сияние Гвоздя Небес заставляло поблескивать его лысую голову, обостряло и огрубляло черты лица.

Толстые губы, рассеченные белеющим оскалом зубов. Отблески фонарного света, играющие на дне глаз.

— Скир-хираммал топта эз…

И за оставшееся ему биение сердца Туррор Эрьелк успел понять, что Ститти ошибался. В действительности, кое-кто еще разделяет его одновременную тягу к знаниям и к опасности.

Колдуны.

Ветер стегал его тело.

Его Отец Плоти, тот, что исторг его из материнских чресел, умер, когда ему было лишь четыре года. Мойяр звали его. Эрьелк о нем ничего не помнил, а его дядья неустанно твердили, что он поразительно похож на отца.

Реки текли внизу, змеясь и переплетаясь, как черные веревки. Его Отец Духа был хозяином кимрама — всего лишь работорговцем, что вел дела у Шестого Потока, верховий реки Вернма, области вблизи извечных границ племени холька. Ститти звали его, Хирамари Ститрамозес. У местных он пользовался уважением, но среди своих был лишь изгоем, которому навеки заказан вход в родной Каритусаль, где он ранее был аж Королевским Книжником, повелителем тысяч, не говоря уже о том, до каких высот его могла бы еще вознести история. Бароны, даже палатины склонялись перед ним в поисках благоволения, и так продолжалось до тех самых пор, пока по рукам не пошли некие сочинения, написанные его весьма характерным стилем, которые тяжко задели тонкую душевную организацию айнонского государя.