– Но если человеку нужно что-то от другого и он предлагает ему услугу – разве это благотворительность?

– Еще более гнусная, нежели бескорыстная, – отрезал Фридрих Вильгельм.

– Тогда позвольте мне отлучиться за лекарством для вас и продуктами для нашего скромного ужина, – попросил я.

– Иди. Найдешь меня на берегу ручья, что течет за холмом.

Я поспешно ретировался. Хоть немного побыть одному. И потребовать объяснений у Галахада! А также узнать, чем сейчас лечат простуду.

* * *

Соловей сидел в темном углу под коробкой, из которой расходились в разные стороны несколько силовых кабелей, и плакал. Он потерялся, ему было обидно, горько и муторно. Он не знал, что делать дальше.

Людей вокруг не было. Гудела вода в трубах за стеной, и звук этот был Соловью противен – ведь он напоминал о грубых канализаторах и гнилых помидорах…

– Что разнылся?

Дима поднял глаза и увидел Ольгу. Никогда она не казалась ему такой суровой и сосредоточенной. Короткая кожаная юбка черного цвета, белая блузка с широким воротником, высокие сапожки на шнуровке… Красивая и опасная. Только пистолета в руке не хватает. Или кнута.

– Ты… Ты… – только и мог вымолвить Соловей.

– Что я?

– Ты оставила меня там… А в меня кидали помидорами.

– И что?

– Как – что? – вскочив, заорал Соловей. – Сейчас это нормально?

Ольга смерила певца суровым взглядом:

– Вполне. Даже помидоры специальные продаются, «актерские». Со степенью зрелости выше средней. Лицензированный продукт, чтобы никакого вреда здоровью артиста не причинить. И ты, я смотрю, живой, здоровый и даже не в томатной пасте.

– Выходит, ты знала? – скрипнул зубами Дима. – Знала и ничего не сказала? А сама ушла?

– Я ничего не знала. Но если тебе достались помидоры, значит, ты сработал плохо. Не оправдал ожидания зрителей.

– Ничего себе! Да как так можно? Сейчас что, каменный век? А гладиаторских боев не устраивают?