Бродя по городу, а шёл он в основном по набережным, глядя на воду — так легче думалось, — Клюев всё чаще ловил себя на мысли, что его приёмные родители как бы отодвинулись на второй план, а их место в его душе заняли настоящие, здешние, и он уже не мог представить себе ничего иного. Где-то здесь, на улице Салтыкова-Щедрина, его мама сейчас нянчила крошечного Захарку, его старшего брата, которого он привык называть Никитой, а он, Макс, ещё вообще даже в планах не значился, и пусть это время отстояло от его настоящего на тридцать лет, всё равно для него оно существовало сейчас. Где-то здесь, в дебрях большого города, его папа создавал невообразимую установку с двумя преобразователями, способную порождать взаимодействие седьмого порядка и тем самым менять локальные характеристики реальности. И вполне возможно, уже создал. Поэтому режим секретности вокруг него сгустился до чрезвычайности, и секретарша просто водила Макса за нос, а доктор Реутов на самом деле никуда не уходил и преспокойно трудился у себя в лаборатории. Поэтому адепт второго уровня оказался не в состоянии обнаружить искомого доктора — кто его знает, какие побочные эффекты давала работающая установка. Поэтому вся информация о папе не просматривалась, изменение характеристик реальности — вещь запредельная.

Чем дольше Клюев размышлял, тем больше склонялся к варианту вечернего визита. Не век же отец будет торчать на работе, когда-нибудь и домой потянет, к любимой жене и маленькому сынишке. И всё-таки он не торопил события. Когда ему надоела прогулка по набережным, Макс присоединился к экскурсии и провёл два часа на видавшем виды теплоходике, путешествуя по рекам и каналам и любуясь красотами города уже с воды. Надо сказать, что в таком ракурсе Ленинград выглядел совсем иначе. Будто мелочность и суета повседневной жизни отодвинулись куда-то очень далеко, спрятались и растаяли в туманной дымке, а само петровское творение вернулось к первозданному виду и взирало сверху на любопытствующих людей в торжественном молчании, скрывавшем неведомые тайны. «И почему я не догадался сделать этого раньше? — недоумевал Макс. — Странное возникает ощущение. Странное и завораживающее. Словно оказался на пороге незнакомого мира, а дальше не пустили». Он сошёл с речного трамвайчика в глубокой задумчивости и ещё некоторое время брёл, не разбирая дороги, пока не уткнулся в афишную тумбу. Лишь тогда он встряхнулся, покрутил головой, сообразил, что оказался у Гостиного двора, поднял взгляд к часам на ратуше, показывавшим начало восьмого, и решил, что настал момент навестить маму.