Но в тот день, когда до таверны добрался Плют, коренастый землепашец из селища Дубрава, здесь почти никого не было, кроме трех охотников, которые вчера еще сдали на хранение Шишу пять дюжин лисьих шкур, считая, что здесь их ловчее будет продать. Плют прошел за ночь дюжину лиг, и всё потому, что в его погребе кончилось ячменное вино. А ведь старался, запасал, чтобы на год хватило… Всё Лиска виновата. Ну, благо бы кто другой кобенился, а то ведь ни мяса, ни рожи, нос торчком и рябая вся – тьфу! К тому ж селище их лешаки пожгли, в Дубраве из милости живут… Ну, она-то дура еще, по малолетству, а дед-то Ясень мог бы понять, что если они к какому крепкому хозяйству не пристроятся, не приживутся ведь. Через год, а то и раньше за ворота их выгонят, вот и будут грибами-поганками питаться. Лиска… Верней бы ее Поганкой назвать – даже и говорить с ним не желает – тьфу!

Плют уселся за стол поближе к печи и крикнул:

– Эй, хозяин! Черничного бадейку и клюквенного. Да полгуся мне зажарь!

– Недешево станет, – угрюмо отозвался Шиш, знающий прижимистость землепашцев, которые ели-пили помногу, а платили с неохотой. – Может, бражкой обойдешься?

– Бражку сам хлебай! – огрызнулся Плют и швырнул в хозяина серебряной монетой старинной холм-эгерской чеканки.

Хозяин исчез, вскоре из-за стены раздалось бульканье разливаемых вин и гусиный клекот, тут же оборванный ударом топора. Плют нащупал привязанный к поясу узел с серебром. Денег у него было довольно, он мог бы скупить всё, что было у Шиша в погребах, вместе с таверной. И дед, и отец его разбойничали когда-то на этой самой дороге, а всё награбленное закапывали в подполе собственной избы. Теперь Плют жил один – дед однажды не вернулся с лихого дела, а всех остальных свалил мор. Зато богатство осталось такое, что ему одному на три жизни хватило бы. Он, конечно, и пахал, и сеял, как соседи, но сильно не усердствовал, а вместе с кладом был дедов кистень зарыт – надеялся Плют, что настанут когда-нибудь снова хорошие времена, когда люди без опаски в ночь уходить будут, вот тут-то и приумножит он богатство свое. Будет что детям завещать. Детей, правда, у него пока не было – его почему-то и девки, и вдовые бабы сторонились, хоть и ростом он был виден, и лицом не коряв. И даже Лиска эта, хоть ей и деваться вроде некуда, и та…

Вино в двух кувшинах ему принесла какая-то дряхлая тощая старуха. Она поставила кувшины на стол и прошмакала:

– Угошшайсся, шоколик.

– А ты свой рот поганый в мое вино не совала, пока несла?! – рявкнул на нее Плют и уже приготовился расхохотаться над тем, как старуха вздрогнет, а может, и уронит чего-нибудь.